Темнеет… Запутался я. Бабочки, гусеницы, кашалоты, собаки, Анька, Женька, Славка, бабушка и дедушка, отец и мать – кружатся в моей бедной, раскалывающейся от похмелья голове. Какой быстрый и завораживающий танец. Сливаются все краски, превращаются в черный цвет, и закрываются глаза, делая цвет еще темнее. Темнеет… За окном светает, а у меня – темнеет. Меня засыпает этой темнотой, и я засыпаю тоже.

…Проход через среднюю зону, пас нападающему, удар и… Шайба после щелчка, громыхая, несется по льду в нижний левый угол ворот. Но вдруг… Не долетев до ворот полметра, она останавливается и начинает звонить. Как телефон. Только громче. Что же это такое? Да как это?..

Я открываю глаза и вижу ногу Аньки в дверях спальни. От ноги на меня по зеркальному паркету из красного дерева летит трубка радиотелефона «Панасоник». Летит и звонит. Красиво: белая трубка на темно-вишневом фоне, звонит, переливается весело-синими огоньками и крутится вокруг своей оси. «Надо запатентовать изобретение, – думаю я. – Светящаяся музыкальная шайба и хоккей в полной темноте – лишь игроки, клюшки да рамки ворот излучают холодный кислотный свет. Красиво невероятно. И, возможно, денежно».

Телефон перестает вращаться и останавливается ровно у моей свисающей с кровати руки. Точна Анька, ей бы в НХЛ играть. Научилась за годы жизни с чудовищем скупым жестом выражать свое отношение, но не переходя границу – точно в руку, чтобы не спровоцировать скандал, чтобы не заставили телефон из-под кровати вытаскивать. Молодец!

Я подбираю телефон и в изумлении снова роняю его на пол. Что?! 8.30 утра? Она что, обалдела совсем? Будить меня с похмелья в 8.30 утра? Специально, что ли? Мстит так? Да всему миру, а ей прежде всего известно, что я последние несколько лет раньше двенадцати не встаю. Пишу я по ночам, вдохновение на меня снисходит. Темные тексты рождаются в темное время суток. Ну если из-за ерунды разбудила… Пожалеет, что на свет родилась.

– Который сейчас час? – на всякий случай, и на всякий случай недовольным голосом, спрашиваю я.

– Полдевятого.

– Так какого черта?!.

– Это Сережа звонит. Три раза звонил уже – говорит, что очень срочно.

Сережа – это мой младший партнер по так называемому бизнесу. Если Сережа в полдевятого звонит мне на домашний телефон, значит, небо рухнуло на землю. Я так ему и сказал, когда работать вместе начали: «Рухнет небо на землю – звони в любое время, а до тех пор раньше двенадцати не беспокой». Значит, рухнуло. Серега – парень ответственный: позвонил – значит, рухнуло. Можно даже в окошко не смотреть – гарантия стопроцентная.

Мне становится страшно. Я отвык… Уже года три-четыре небо на землю не рушилось. Опасливо, как будто она горячая, прикладываю трубку телефона к уху и осторожно говорю:

– Але…

– Я из туалета звоню, – шепчет Серега еле слышно.

– Запор? – так же шепотом пробую шутить я.

– Обыск, – совершенно серьезно и даже трагически отвечает Сережа. – У меня в туалете, где трубы, телефон спрятан, с левой симкой.

«От жены шифруется, любовнице из туалета звонит», – догадываюсь я, и тут же, детонируя затаившееся похмелье, в голове взрывается другая мысль: «Какой, на хрен, обыск? Я же на пенсии, мы ничего такого не делаем. На пенсии я…»

– Какой обыск? Мы ничего такого не делаем, – шепчу удивленно, повторяя вслух вопрос-детонатор.

– Такой, с ОМОНом в масках, – прогнозируемо тихо взрывается Серега. – И следак привет от Петра Валерьяновича какого-то передает. Из твоих, наверное, чиновников. Говорил я тебе: не связывайся с чинушами. Сколько раз просил?

Ох уж мне эти могучие, расправившие плечи атланты! Когда все хорошо – солнце своими плечами закрывают, гоголем по земле ходят. А как прижмет чуть – «говорил я тебе…». С кем еще связываться в нашей стране, как не с чиновниками? У кого здесь еще бабки есть?