Я стиснула готовую разорваться голову руками и не могла никак осмыслить услышанное.

– Она написала его незадолго до своей смерти, и я пообещала ей передать его тебе в день твоего шестнадцатилетия. Я не читала его и не знаю, что в нём…

И тётя Хэлен втиснула в мои дрожащие руки довольно пухлый конверт.

– Читай, родная, если хочешь, то я выйду.

Я какое-то время тупо пялилась на конверт, потом трясущимися руками очень аккуратно вскрыла его и разложила листы письма на столе. Долго всматриваясь в текст, написанный красивым ровным почерком, я не решалась начать чтение.

– Какого чёрта, чего я боюсь? Мамы уже нет, что может быть хуже? Да ничего…

Но я ошиблась.

«Дорогое дитя, умоляю, прости меня. Я покидаю тебя. Душа моя кровоточит, оставляя тебя в столь юном возрасте, когда нужна тебе так сильно. Но господь решил всё за нас…».

С каждой прочтённой строчкой моё сердце сжималось всё сильнее, а душу сковывал холод. По моему лицу текли непрошеные слёзы. Я всхлипывала, протирая ладонью залитые ими глаза, и продолжала читать.

«На смертном одре я думаю только о том, что не могу покинуть тебя, не будучи уверенной в том, что ты будешь любима, обласкана, не одинока…

…

Твой отец и тётя дали мне клятву, что как только пройдёт время траура, они поженятся, и Кари сделает всё от неё зависящее, чтобы вы оба были счастливы. Прошу: постарайся полюбить её. После потери дочери ты единственное, что связывает её с этим миром…

…

Моё сердце разрывается от осознания того, что я не смогу проводить тебя в первый класс, не увижу выпуск школы, не узнаю о первом твоём поцелуе, не буду сгорать от счастья и гордости, видя тебя у алтаря… Но я надеюсь, что Карри сделает это за меня. Проживёт для вас ту часть моей жизни, которой волею небес я лишена…

Я буквально слышала, как трещали камни стен, воздвигнутых мной вокруг души. Как содрогается фундамент моей неприступной крепости…

Или это меня трясёт от переполняющих душу эмоций и осознания содеянного?

Я была бы счастлива, если бы ты нашла в себе силы однажды назвать её мамой. Она в этом нуждается так же, как и ты.

Прости меня…».

Я была в шоке. Все мои поступки, всё моё поведение, ВСЁ было непростительным. Я вспоминала и слова, сказанные отцу, и обиды, нанесённые мачехе, через призму известного мне теперь и УЖАСАЛАСЬ…

Да, я поступала ужасно, я была такой эгоисткой, что, ужасно боюсь, никогда не смогу смотреть на себя в зеркало без отвращения.

– Господи, бедная тётя Карри, бедный мой папочка… Что я им наговорила, что наделала… Они никогда не простят меня, ибо нет мне прощения.

Да и как найти в себе силы, чтобы извиниться после всего?

Я рыдала, упиваясь своим ничтожеством. И буквально чувствовала, как из стен моей агонизирующей крепости выпадают огромные булыжники, которые я титаническими усилиями не успевала водрузить на место. Они грозили засыпать, похоронить меня под тяжестью осознания содеянного мной, под ужасающим грузом моей вины..

– Маргарет… Дорогая, что с тобой?

Я и не заметила, когда тётя вернулась. Не знала, долго ли наблюдает за мной.

Тётя Хэлен обняла мои трясущиеся плечи и подала свой носовой платок.

– Позволишь? – спросила она, протягивая руки к скомканным листам бумаги, сжимаемых в моих трясущихся руках.

Я, всхлипнув, судорожно протянула их ей.

Взяв письмо, крёстная бегло прочитала его и забрала свой платок, ставший уже мокрым от моих слёз. Она нервно вытирала слёзы, капающие уже из её глаз.

– Что мне теперь делать? Я всё испортила, да? Какая же я гадина, – рыдала я, прижавшись к её груди и не в силах успокоиться.

– Нет, Марго. Не говори глупостей. Ты – не такая, ты – очень милая и добрая девочка. Ты, многого не зная, сделала свои выводы. Пусть ошибочные… Но ведь у каждого человека есть право как на выбор своего пути и ошибки, так и на искреннее раскаяние и прощение…