Старое здание встретило привычной суматохой. Бесится заканчивающая первый учебный год мелочь. Те, кто повзрослее, вроде бы пытаются вести себя посолиднее, но получается не у всех. Девочки, напротив, изо всех сил стараются демонстрировать чинность и степенную серьезность. Некоторые, кажется, с куда большим удовольствием окунулись бы во всеобщую веселую возню, но – нельзя. То, что можно мальчишкам, для будущих фрау совершенно недопустимо. В последнее время и вовсе ходят слухи, что обучать в одной школе и мальчиков, и девочек – пагубная коммунистическая практика, от которой надо избавляться. Потому что общее обучение только мешает превращать детей в будущих солдат и почтенных домохозяек.

В полутемном холле Пауль ставшим уже привычным жестом отсалютовал огромному портрету фюрера. Изображение в окружении двух нацистских знамен появилось с полгода назад. С тех пор гитлерюгенд старательно следит, чтобы портрет был постоянно украшен свежими цветами. Говорят, скоро еще почетный караул введут. Фюрера Пауль безмерно уважает, но перспектива торчать час-другой истуканом рядом с его изображением совсем не выглядит заманчивой. Хотя его мнения на этот счет, конечно, никто не спросит.

Кабинет геометрии встретил привычным гулом голосов. Пауль пожал руки паре хороших знакомых. Большинство проводило опасливыми взглядами и поживее отвернулось. Обычно такая репутация кажется лестной: приятно, что тебя считают опасным малым и шепчутся, что водишь знакомство с штурмовиками. И еще выдумывают всякие дурацкие истории. Послушать коротышку Вилли или очкарика Франца, так он весь прошлый год только и делал, что собственноручно расстреливал коммунистов. Раньше вся эта чепуха веселила, но сейчас… Пошли бы они к черту со своими россказнями.

Пауль с сердитым видом прошествовал в дальнюю часть класса. Обычно они с Фрицем сидят у самой стены. Держаться подальше от учителя всегда казалось отличной идеей. Плюхнувшись на скамью, полез в ранец. Книжки, тетрадь, та самая перьевая ручка дяди, с которой он так и не подружился. Сажает кляксы, зараза, и ничего с этим поделать нельзя!

К концу первого урока Пауль окончательно понял, что дело плохо. Как-то само собой сложилось, что учителя и к нему, и к Фрицу, и еще к паре таких же раздолбаев относятся снисходительно. Не глядят, как они списывают, игнорируют на экзаменах. Герр Вайль, учитель математики, так и прямо заявил однажды, что оставлять их на второй год категорически не желает, потому что «тогда вас, лоботрясы, придется терпеть вечно». Пауль и Фриц это восприняли как однозначное разрешение разгильдяйничать, сколько душе угодно: в итоге все само собой образуется. И такое положение дел их более чем устраивало.

При попытке всерьез разобраться в словах учителя Пауль почувствовал себя на редкость беспомощным. Честно страдал половину урока, таращился в учебник, пытался понять, как именно площадь круга взаимосвязана с объемом конуса, и что из всего этого следует. Значки и закорючки прыгают перед глазами, но их смысл никак не разгадать. Словно не учебник в руках, а настоящий военный шифр. Наконец, признав собственную безнадежность, начал таращиться на одноклассников. За соседней партой сидят Юлиус Беккер и Ральф Ланге. Эти вовсю режутся в крестики-нолики, даже не пытаясь вслушаться в бубнеж старика Клауса. Кто бы сомневался. Остальные вроде бы заняты делом. Хуже того: у них все эти чертовы задачки не вызывают никаких проблем!

От осознания, что категория балбесов, в которую он загремел, оказалась не только малопочетной, но еще и немногочисленной, на душе стало совсем кисло. Опять перевел взгляд в книгу. После краткого ознакомления с успехами одноклассников ее содержимое совсем не стало понятнее. Что же делать? Попросить о помощи дядюшку Вилли? Вот тому больше делать нечего, как возиться с надоедливым племянником. И потом, откуда ему знать все эти геометрические хитрости? И по-английски он не говорит. Зато по-французски изъясняется так, что хоть сейчас забрасывай во вражеский тыл на парашюте. Но толку-то с дядиного французского…