– Знамена – ввысь! – Рявкнул спереди штурмфюрер.

Окружающие взорвались оглушительным ревом, в котором далеко не сразу угадываются хорошо знакомые слова песни Хорста Весселя13:

Рядом, захлебываясь от восторга, фальцетом подпевает Фриц. И сам Пауль тоже вопит, что хватает духу. Получается совсем немузыкально, но зато – от души!

А вот и кинотеатр. Несостоявшиеся зрители брызнули прочь от касс. Следом припустил и кассир в форменной фуражке. Знает кошка, чье сало съела!

– Евреи – вон!!!

– Смерть позору нации!

– Гони жидов!

Гитлерюгенд орут, словно заведенные. Рядом яростно визжит Фриц. Пауль не отстает. Кое-кто из штурмовиков забежал внутрь кинотеатра, но большинство остались снаружи. И чего они, так и будут под окнами вопить, как коты мартовские?

Внутри гулко громыхнуло. И еще раз.

– Они что, гранату там взорвали?!

– Да что мы, совсем отбитые? Шашку дымовую. – Ухмыльнулся довольный шарфюрер.

Из распахнутых настежь дверей и впрямь потянуло вонючим дымом. Люди, зажимая носы и кашляя, выбегают прочь – только чтобы оказаться под градом перемешанных с грязью снежков. Гитлерюгендовцы, азартно вопя, закидывают «позор нации».

Пауль вместе со всеми кидается кое-как слепленными снарядами. В иное время и не подумал бы хвататься за мешанину, в которой больше полужидкой грязи, чем настоящего снега. Но все вокруг с радостным улюлюканьем бесятся, забрасывая решивших причаститься неправильному искусству. Как тут останешься в стороне?

Фриц ухитрился метким броском сбить импозантному господину с головы шляпу. Остальные встретили удачное попадание оглушительным гоготом. Пострадавший бросился прочь – прямиком к стоящим в стороне полицейским. Размахивает руками, требует чего-то… Но стражи порядка лишь равнодушно пожимают плечами. Наконец, вахмистр с роскошными усищами небрежно махнул рукой. Иди, мол, болезный.

Пауль не сразу обратил внимание, что неподалеку от полицейских стоит фрау Беккер. Старая добрая знакомая тетушки Гретхен. И смотрит прямиком в его сторону, осуждающе качая головой. Наверняка увидела, как ловко пущенный снежок угодил в нос сутулому хлыщу в нарядном пиджаке.

Вот теперь он точно вляпался.

Минуло два года. Жизнь потихоньку возвращается в привычное русло. Тетушка, конечно, устроила Паулю казнь египетскую. Пришлось надолго позабыть беззаботное существование и вернуться к книжкам. Старая перьевая ручка дядюшки Вилли потихоньку перестала сажать кляксы на каждой странице. Быть может, в солдатской пряжке, где вокруг кайзеровской короны вьется чеканное «с нами Бог», кроется особое, способствующее постижению школьных премудростей волшебство?

Пожалуй, так оно и есть. Хотя Пауль и прилагает все усилия, чтобы с этой магией больше никоим образом не сталкиваться. Но вот что интересно: чем меньше в тетради клякс, тем довольнее тетушка. А это, в свою очередь, влечет расширение свободы, сжавшейся было до размеров школьной парты. Но стоит лишь вольному житью вернуться – и количество клякс опять неумолимо растет. Заколдованный круг какой-то.

Весна тридцать второго. На улицах потихоньку подсыхают здоровенные лужи – единственное напоминание о недавнем снеге. Водная гладь, отступая, оставляет здоровенные дыры в асфальтовом покрытии. Дворники, чертыхаясь, отвоевывают город у вылезшего из-под снега мусора.

Пауль обмакнул кисточку в ведерко с клеем и щедро крест-накрест провел по покосившемуся забору. На потемневших досках остался ясно различимый поблескивающий след. Рядом Фриц спешно приладил на удобренную стену плакат, торопливо разглаживая норовящий загнуться лист. Текст за прошедшие пару дней они успели выучить наизусть: