Сжимаю перо в руках и вдавливаю пальцы в бланк.

Внимательные зеленые глаза Ронсаль жадно следят за каждым моим движением, взволнованно вспыхивают. Я это отчётливо замечаю. Проклятье. Леджин указала мне на то, что было простой обыденностью. Не хватало ещё мне в каждом поведении, своём или постороннем, ловить неоднозначные жесты. Леджин что-то путает, сосредоточенность со взглядом голодного кота. Даже смешно.

— Мне достаточно видеть ваш здоровый цвет лица, чтобы понять, что с вами всё в порядке, — отвечаю, продолжая писать.

Мисс затихает и невольно тянет на себя шаль, прикрываясь.

Когда я заканчиваю писать, протягиваю выписку с дальнейшими рекомендациями, лицо молодой женщины уже не такое сияющее, скорее кислое, словно она проглотила неприятное лекарство.

— Спасибо, господин Гронвей.

— Можете быть свободны и больше не налегайте на морепродукты.

Девушка кисло улыбнулась и поднялась со стула, но задержалась и развернулась ко мне.

— Господин Гронвей… знаю, вы сильно заняты, но я бы хотела вас поблагодарить. Вы спасли мне жизнь, — дёргает яркой бровью Ронсаль, смело смотря на меня. Довольно смело.

Поднимаюсь с места, кладу ладони на стол, опираюсь на них. Ронсаль выпячивает грудь и победно улыбается, ей удалось получить нужный отклик, поэтому она даже не отступает.

— Конечно, можете отблагодарить. Я буду очень рад. Самое лучшее, что вы можете сделать…

Женщина дышит глубоко, часто, щёки розовеют, а в глазах появляется блеск.

— Самое лучшее… не занимать очередь.

Хлопает ресницами.

— Всего доброго, мисс.

Плечи Ронсаль опускаются, как и уголки губ. Она резко разворачивается и, отстукивая каблуками, выходит из кабинета. Оскорбленная моим ответом, громко хлопает дверью.

Делаю долгий выдох и опускаюсь обратно в кресло, откидываюсь на спинку. Кажется, мне самому нужно принять успокоительное, а лучше что-то покрепче. Провожу ладонью по лицу и тру подбородок. После вчерашнего разговора с Леджин сон был отвратительным. Одно ощущение, что её не было в постели рядом, что я не чувствовал теплую ладонь на своей груди и нежный поцелуй, оставляющий огненный след, разрывало на куски. Покой куда-то потерялся с того дня, как будто вдали от меня с ней может что-то случиться.

Смотрю на записку, беру её и сминаю в кулаке, выбрасываю в урну. Бесполезно что-то писать, она всё равно не ответит. Знаю, какой упрямой она может быть. Особенно сейчас…

А может, она уже дома?

Бросая взгляд на часы, поднимаюсь с кресла и беру камзол, надеваю, одергивая манжеты, поправляю воротник и покидаю кабинет.

К счастью, в приемной никого, разумеется — сейчас обед.

— Господин Гронвей, — поднимается седовласый Бэйн, встречая меня.

— Отмени все сегодняшние приёмы.

— Все? — переспрашивает, поправляя пенсне.

— Да, все на сегодня. Перенеси на другие дни.

— Хорошо, как скажете, — опускается мужчина, беря в руки журнал.

Я знаю, что усложняю себе задачу, придётся послезавтра сидеть допоздна. Потому что завтра семейное торжество, и мне нужно быть на нём.

Я знаю, что Леджин упряма и имеет свой характер. Настаивать на её возвращении бесполезно, чем сильнее я буду давить, тем сделаю только хуже. Она совсем отдалится. Решил не провоцировать её на другие необдуманные поступки. И это ожидание и неведение доводили меня. Не знаю, каким усилием удерживал себя от того, чтобы поехать, собрать все её вещи назад в чемоданы, взять Эллу на руки, Леджин в охапку и вернуть в Бран-Холл.

Сегодняшнее утро было странным. Постель слишком холодная без Леджин, дом опустел, стал каким-то холодным, как пещера. Мне не хватало дочери, её смеха, который заполнял переливчатым жизненным звоном каждый уголок не только дома, но и сердца. Ведь всё было хорошо. Леджин меня удивила, может, ей просто надоела семейная жизнь? Но я никогда её не ограничивал, я достаточно давал ей свободы.