Мои параноидальные мысли нарушает сообщение от Лены: «Знаю, ты сейчас в самолете, но желаю тебе ОТЛИЧНО провести время в Париже! Пришли мне 17 открыток и круассан. А еще, ты такая смелая».

Обычно, получив сообщение, я сразу на него отвечаю. Но сейчас, глядя на текст, я ощущаю в животе тяжесть, сродни неподъемному булыжнику, сброшенному в мелкий пруд. Как жаль, что нет смайлика «Похоже, в путешествии по Европе у меня будет комендантский час! Прощайте, дискотеки, привет, дневные сеансы «Кошек» в Вест-Энде!».

Решив не отвечать, я под ритмичное клацанье маминых пальцев по клавиатуре начинаю листать «Инстаграм». Мой палец зависает над фотографией Лены, целующей Ника в щеку во время футбольного матча. От этого мне становится почти так же противно, как от предстоящих нескольких недель в Европе с Элис Паркер. Интересно, не будет ли слишком нагло после того, как ты с кем-то расстался, просить его переехать в Канаду и никогда больше не контактировать с твоими знакомыми?

«Ты не влюблена в него, – твержу я себе самым взрослым голосом, на который только способна. – Когда ты о нем думаешь, у тебя сводит живот, но это не любовь. Это ревность, одержимость, сожаление, замешательство, страсть – все, что угодно, только не любовь. Разум возвышается над материей! И взлетает все выше и выше!»

Преисполненная гордости за себя, я листаю дальше фотографии скелетообразных фешн-блогерш, красующихся в очках, похожих на глаза насекомых, и со стаканами слизеобразного зеленого сока. У всех один и тот же фон: мраморная столешница с журналом, наушниками, кофе и якобы случайно разбросанной помадой для придания художественного беспорядка.

Я закрываю «Инстаграм» и в сотый раз захожу на сайт ОМХД, где меня встречают фотографии идиллической ирландской деревушки и студентов, рисующих на холстах и позирующих у маяка. «Лето художественного роста и дружбы», – сообщает мне баннер в верхней части страницы.

Меня немного утешает то, что в конце концов я тоже окажусь в числе этих студентов, буду точно так же красоваться улыбкой модели со стоков и позировать у маяка с новыми друзьями. И никто из этих друзей не будет встречаться с парнем, в которого я когда-то была влюблена.

Сорок минут спустя мама заканчивает паковать чемодан и, несколько раз хлопнув в ладоши, выпроваживает меня к машине, чтобы снова отправиться в аэропорт. Утро уже в самом разгаре.

По дороге она делает еще один быстрый звонок какой-то бедной женщине из «Юнайтед Эйрлайнз» («Спасибо, Дебора. Хорошего вам дня»), после чего в салоне автомобиля повисает тишина.

– У тебя чемодан больше двадцати дюймов? – спрашиваю я.

Ответ мне уже известен, но я пытаюсь спровоцировать ссору. Имею право! Моя мама, которая вообще не смыслит в искусстве и даже не может отличить Дега от де Гойя, единолично приняла решение перевернуть мою поездку с ног на голову! Так что мне можно лишний раз напомнить ей о том, что только я из нас двоих подготовилась.

Но она не отвечает.

– Двадцать дюймов, – повторяю я. – Твой чемодан.

– Что? – откликается она. – А, нет, это мой светло-коричневый чемодан, он двадцать три дюйма.

– Ох! Мам, у европейских авиакомпаний все по-другому! Для ручной клади установленный размер меньше, чем на американских рейсах, потому что багажные полки меньше! Даже Рик Стивс уточнял, что если вы путешествуете по Европе, то лучше брать с собой самые необходимые вещи. Он сам так и делает.

– Кто такой Рик Стив? – спрашивает мама, совершенно не улавливая сути.

– Стивс. Он гуру путешествий по Европе. Тебе придется регистрировать багаж, если он окажется больше двадцати дюймов.