Ха. Ну, с этим действительно трудно спорить. Впрочем, я уже услышал достаточно, чтобы сделать выводы и… отвечать.

– С чего бы вам знать об этом? – я злобно зыркнул на темнокожего святошу. – Вы прилетели когда? Два дня назад? Вас даже не было здесь, когда это произошло!

– Хэ, – неожиданно на лице Ральфа, отражённом в зеркале заднего вида, появилась мясницкая ухмылка. – А вот действительно, Джеб. Откуда ты знаешь, что паренёк не говорит правду, а Крейн не пытается представить всё в выгодном ему свете?

– Ральф, – вздохнул Джебедайя. – Я бы очень попросил тебя не… сбивать с мысли ни меня, ни…

Выразительный кивок в мою сторону красноречиво показал, кого здесь не надо сбивать с мысли.

– Он врёт, – презрительно фыркнул я.

– Кто? – внезапно встрепенулся Старс, нервно вздрогнув.

– Крейн, – отрезал я. – Он врёт. Всегда, обо всём. Его империя построена на лжи. Что он там наплёл вам про меня? Что принял в дом, как родного сына? Что заботился и любил?

Джебедайя открыл было рот, но я не дал ему вставить и слова.

– Он терпеть меня не мог. Стыдился меня. Вечно называл дебила куском, имбецилом, испортившим ему жизнь, и всё такое.

Я хмыкнул.

– Сколько у него детей? Официально? Двое, верно? Он скрывал меня, как какой-то прыщик на заднице, как что-то постыдное.

– Он дал тебе кров и пищу, хотя и не был обязан, – мягко возразил Джебедайя.

– Потому что мама настояла, – хмыкнул я. Хмыкнул совершенно искренне – у меня в голове стояла картинка Анны, вертящейся в гробу от таких слов, и это почему-то очень меня забавило. – Он по своей воле и пальцем о палец не ударил бы ради меня. Знаете, как прошло моё детство?

– Давай, пацан, жги, – добродушно проговорил Ральф, заворачивая куда-то. – Моё детство прошло в разъездах, рядом с боевыми точками. Отец погиб, когда мне было восемь, затем погибли дядя и двое старших братьев… Думаешь, ты сможешь меня удивить?

– У вас хотя бы был отец, – мои глаза наполнились слезами. Не так-то просто заплакать «по команде», но если ты однажды научился делать это, то умение останется с тобой навсегда. – Знаете, как это было? Гюнтер и Герда жили в своих комнатах, а я – в тесной каморке. У меня даже не было нормальной кровати, я спал на голом полу, на досках!

Все трое американцев уставились на меня. Видимо, история о бедном сиротке тронула их в самые американские сердечки.

– Мама пыталась как-то это изменить, но он орал на неё. На публике всё было чинно, на публике они – счастливая пара, а знаете, что было дома? – продолжал нагнетать я. – Теперь о еде. Думаю, уже понятно, что питался я объедками с его стола. Я бы и одежду донашивал за Гюнтером, но я был старше, и его одежда была мне мала. Так что он доставал где-то дешёвый хлам…

– Приехали, – буркнул Ральф, тормозя. – Чёрт его знает, правду ты несёшь или нет, но ты меня убедил – твоему детству не позавидуешь.

– Он считал меня ни на что не способным дурачком, от которого одни беды, – продолжал жаловаться я, вылезая из машины. – Он мечтал, чтобы я… А где это мы?

Я где-то читал, что такое характерно для психов – быстро менять темы, полностью переключаясь со старого на новое. Впрочем, вопрос о том, где мы, действительно меня интересовал.

Здание имело три этажа и вид настолько затрапезный, что я даже засомневался, можно ли туда заходить. Если бы не целые окна и не горящий в них свет – это бы выглядело как заброшенный дом… ну, или как бандитский притон, кому что ближе.

«Белые ночи», горделиво сообщала безвкусно намалёванная вывеска над входом.

– Артур, – обернулся на меня Джебедайя. – Скажи одну вещь… ты ведь не планировал возвращаться в дом к Крейну?