Я была растрепана, утомлена и почти раздета. Я выглядела ужасно как старая ведьма: морщины, набрякшие веки, мешки под глазами, тонкая сухая кожа на руках, тусклые голубые глаза и нездоровая худоба. Волосы у меня всегда были густые и темные, они отчаянно сопротивлялись седине, но после гибели Филиппа голова моя совсем побелела.

Мне осталось только признать, что Корнелия права, и всё для меня уже в прошлом, заварить ей траву, разобрать постель, взбить подушки, уснуть спокойно и не видеть больше во сне никаких белых городов, залитых солнцем, и в мыслях не иметь заставить раскаяться этого наглого рифмоплета, который ужалил меня как оса.

За моей спиной послышался шорох. Я вздрогнула и, хотя это оказалась Сонита, рассердилась. Неприятно, когда тебя застают у зеркала.

– Я же просила тебя так поздно без стука не входить!

– Ладно, – моя бестолковая служанка пожала пухлыми плечами, – не буду…

Она поставила на стол поднос с чаем и ватрушками и уселась, явно намереваясь посплетничать.

– Ты тут ходишь по лесу целый день и не знаешь ничего!

Я накинула халат и тоже присела к столу.

– А что? Случилось что-нибудь?

– Пиньо заговорил!

У меня всё похолодело внутри от такого сообщения. Мальчик Пиньо, сын конюха, молчал целый год. В тот день, когда разбился Филипп, его нашли недалеко от утеса, избитого, оцарапанного и с обезумевшими глазами. Сначала все пытались от него что-то узнать, но потом потеряли надежду. И вот он заговорил. Сам. Я поняла, что мое дурное предчувствие начинает сбываться.

– Он знает что-нибудь? – спросила я с волнением.

– Он всё видел! Представляешь?!

– Что же он видел?

– Барон спускался с утеса вниз. Там есть такой пологий уступок, где кривая сосна растет, вот там на него и налетела огромная черная птица! Представляешь? Опять эта птица!

– Выдумывает всё ваш Пиньо, – сказала я недовольно, – наслушался сказок про черную птицу и повторяет. Тоже мне новости! Целый год молчать, чтоб сказать такую глупость! Я-то думала, он и правда сообщит что-нибудь важное.

– Ты что, Веста? – Сонита округлила глаза, – не веришь?

– Я в этом замке живу без малого сто лет, – сказала я строго, – никакой огромной птицы тут нет, ее выдумали слуги от скуки.

– Нет! Она и мальчишку клевала в голову! Мы же думали, что это след от камня, а это клюв у нее такой здоровый!

– Приведи-ка мне этого рассказчика, – сказала я строго, – я у него мигом всё узнаю.

Сонита помотала головой.

– Не могу. Он у барона Леонарда.

– Что?! Он потчует этими сказками Леонарда?!

– Конечно!

Я не стала пить чай, накинула шаль поверх халата и отправилась в покои своего несносного воспитанника.

Он царственно прохаживался по открытой летней террасе, на столах горели свечи, с неба светили звезды, в общем, было достаточно светло, чтобы всё рассмотреть.

Мальчишка Пиньо стоял посреди террасы, уныло опустив руки, и поворачивался вслед за Леонардом. Тот прохаживался взад-вперед и был, как всегда, красив и роскошно небрежен. У него вечно было что-то недозастегнуто, недозавязано, недозатянуто, как будто ему жарко, душно и, главное, на всех наплевать. Леонард был слишком ленив, чтобы хорошо владеть оружием, но силой его Бог не обидел, и с виду он походил на заправского воина: высокий, плечистый, с мощной шеей и твердым подбородком. Черные кудри буйно вились над упрямым выпуклым лбом.

Его прихлебатели рядом с ним выглядели, прямо скажем, серыми мышатами. Они сидели по углам, кто – в кресле, кто – на скамье возле перил. Наглец Веторио восседал прямо на столе, ему это позволялось. На лютне играл Аристид, он царапал по струнам неумело, но старательно.