– Ну что же вы медлите? Пойдемте!

Заскрипев стулом, Створов отодвинул его назад, освободил проход. Как назло, зацепился за край стола: пришлось наклоняться, убирать препятствие. Благодаря все той же тесноте, снова вскользь коснулся учащенно вздымающейся груди девушки. Сквозь охвативший ее трепет, Юля осознала нелепость происходящего. Вместе с тем желание прижаться к груди парня только возросло.

Никто и никогда не упоминал о Юлии как о развращенном человеке. Жила она не в пятнадцатом веке: давно осталось позади соблюдение строгих рамок приличия, различных ужимок в проявлении чувств, продиктованных этикетом. Сейчас дело обстояло иначе: ей было странно испытывать на себе приемы, которые привыкла применять к другим, добиваясь их симпатий. Теперь же сознательно или бессознательно Сергей владел ситуацией, а не она. Особенно пугал первый вариант. Если Створов знал и использовал уловки девушек, то насколько смешными оказывались ее усилия, прилаживаемые к остальным парням ранее? Что, если и они прекрасно осознавали конечную цель легких прикосновений, взглядов и улыбок? В таком случае парни угадывали ее желания, и им оставалось немного подыграть, чтобы уже не она, а они добились желаемого. А это, несомненно, стыд. Гораздо честнее и проще не намекать, а говорить открыто. Но как? Она ведь уже давно разучилась выражать словами то, что за нее объясняли изысканные хитрости и нежные тонкости, незаметно разжигающие огонь в намеченной жертве.

Набравшись смелости, Юля дерзко посмотрела в глаза Сергею: давая понять, что он раскрыт, а потому и презираем. Но тут же осеклась: не нашла в глазах ожидаемой усмешки или коварства – никакого кокетства. Створов выставлял напоказ свою заинтересованность: девушка без труда читала симпатию к себе в его пристальном взгляде.

И все же привычное не отпускало: будучи приученной к совершенно иным методам борьбы, Юля не верила в искренность его глаз, а светящиеся в них чувства отнесла в разряд нового способа покорения себе подобных, возможно даже, изобретенного самим Створовым, что, несомненно, делало ему честь.

«По крайней мере, оригинально: правдой со мной еще никто не заигрывал».

И хоть, как ей показалось, она разгадала коварную тактику, нестерпимое желание почувствовать сильные руки на своих плечах, ощутить его тело, угодить в умело расставленный капкан не охладевало. Жажда поделиться собой, растущим блаженством, вызванная именно им, а не кем-то еще, становилась навязчивой идеей.

В те мгновения, пока мысли проносились в голове Юлии, Сергей не переставал изучать ее лицо. Киреева еще не понимала, что он уже спросил.

– Можно ли?

И ее глаза ответили: «Да, конечно!»

…И только много позже ей довелось понять, что никаких стратегий парень не строил, а просто был самим собой, не пытался скрывать подаренного природой, сделанного самой жизнью. Благодаря закоренелой предвзятости, Киреева не замечала, как он сдерживает себя: останавливает движения рук, тянущихся погладить ее волосы, дотронуться до влажной ладони, положить ее красивую голову на свое плечо и, в конце концов, превратиться в ее раба.

Проход давно освободился, а они продолжали стоять, не двигаясь с места, не отводя взглядов.

«Ну, сдайся, – восхищалась Ирина выдержкой новенького, принимая происходящее за известную ей игру. – Посмотри на ее грудь, ноги. Тебе ведь не терпится. Видишь, как она облизывает губы».

Убедившись в ничьей, Ирина напомнила о себе, оставив решающую битву на потом.

– Идемте же! – по привычке с силой потянула подругу за руку и та, спотыкаясь о стулья, задевая Створова, выскочила в коридор.