Школьная дистанция, отделяющая пещеру обитания от консервной банки – верные укрытия в моих бесчисленных скитаниях в объятиях нескончаемого кошмара.

Открытые пространства, закрытые пространства. Назойливая злокозненность ландшафта. И птицы, пикирующие с этого чертового неба на мое беззащитное и многострадальное темечко. Ах! Пожалуй, что, это мой самый главный страх и ужас. Потому-то мне и приходится рядиться в котелок и тесный костюм – тем самым я создаю хотя бы иллюзию нахождения в спасительной и тактильной ирреальности комнаты (буддисты называют это состояние таковостью, определенно), и получаю возможность хотя бы на несколько часов выбираться из помещений, чтобы выполнить свои должностные обязанности.

Откупориваю флягу, делаю глоток, закручиваю крышку – благо, опустевший отель в состоянии побаловать своих постоянных и назойливых клиентов адекватным ситуации объемом разноалкогольных напитков. Плотнее нахлобучиваю котелок и, поражаясь собственной разносторонности и одаренности, закуриваю плохонькую сигарету. Пробежка – ключ – пунто. Точки привычно складываются в спасительную прямую – главное вовремя перейти на бег.

Чего-чего, а бегать я всегда умел. Детская привычка. Безотказное боевое искусство, стопроцентно гарантирующее целостность и неделимость обожаемого материального тела во всем многообразии нервирующих ситуаций. Будь то какая несуразность в темном переулке, или же пьяный махач в полуночном баре, под завязку набитом оголтелыми футбольными фанатами конкурирующей команды. Хотя, здесь я, пожалуй что, слегка погорячился. Моя стопроцентная гарантия истекла аккурат к шестому классу школы. Она-то и привела в результате к обилию фобий и взаимному недопониманию со всем внешним миром в лице рыбок-птичек-собачек. Так что предлагаю сойтись на 95,9%. Как по мне, чудесная цифра. Стабильный процентный вклад. Как цены в «Магазине на диване».

К шестому классу я прослыл безупречным бегуном. Мною даже успели заинтересоваться две-три районные спортивные школы. Большая честь, как может показаться со стороны. Но их предложениями я воспользоваться не успел.

Когда тебе двенадцать, и в графе «половая принадлежность» ты уже с полной уверенностью можешь нацарапать мужественное «М», в твой лишенный прошлого мирок врубается грандиозная чехарда увлечений и интересов, чуть более чем полностью составляющее смысл твоего незрелого и бессистемного существования. Факт. Чуть меньшее их количество существенно упростило бы твое возмужание и уж точно избавило бы его от насущной необходимости в постоянном медицинском надзоре. Идеологи нудных, исполненные седых голосов, называли это взрослением.

Я выглядел старше своих лет, мудрее и краше. По крайней мере, мне самому так казалось. Безжалостное зеркало было иного мнения, и из раза в раз демонстрировало мне неказистую картинку зарождения моей мужественности. Мне оставалось утешаться тем, что жил я, как ни крути, в интереснейшее время.

Муниципальные школы всегда отличались непокорным нравом и весьма спорной внутренней иерархией, в хитросплетениях которой мне разобраться так и не удалось. По причине врожденного тугодумства и банальной человеческой лени. Накопленный опыт подсказывал, что в повседневной жизни политические амбиции мальчишек нередко приводят к стычкам, устрашающим, как пустующие ночные комнаты в многоквартирном доме районов «для бедных», и зрелищным, как эстафета Специальной олимпиады. В сферу же политики включалось абсолютно все: от районной принадлежности до музыкальных и спортивных предпочтений. Как результат – по родным подворотням бесцельно слонялось великое множество стаек подростков, зараженных трудно идентифицируемыми идеологическими пристрастиями, сводящимися всем своим многообразием к единственному оправданному желанию двинуть кому-нибудь в рыло. Прелестно. Я был в игре, ребята, я был в команде. В команде избранной, занимающей не самое последнее место в местной табели о рангах.