Шутиха высунула тонкий, как жало, язык и подразнилась: – Бу-бу… А то про кого ж – сидит ворон на дубу…
Демидов догадался, что сказанное надо почитать за смешное, и, сохраняя меру и вежливость, засмеялся вслед за фрейлинами. Одна из них – большеглазая и томная, с темной мушкой в углу губ, сложенных сердечком, – лукаво улыбнулась Демидову. Была фрейлина стройна и в теле: понравилась заводчику, да не до того было. Акинфий Никитич решил использовать выходку шутихи в свою выгоду. Он поклонился царице: – Подлинно, государыня-матушка, ду-ду, сижу, как ворон на дубу. Пришлых по заводам обирают в рекруты, а робить некому…
Анна Иоанновна, несколько оживляясь, спросила шутиху: – Ну что, Натальюшка, на это скажешь?
Новокшонова завертела глазами, блестели белки: – У того молодца и золотца, что пуговка из оловца… Рогатой скотины – ухват да мутовка, дворовой птицы – сыч да ворона…
Тройной подбородок царицы задрожал от смеха, она приложила к тусклым глазам кружевной платочек. Смущенный Акинфий Демидов стоял ни жив ни мертв, растерянно смотрел на нее. Царица откинулась на спинку кресла, в ее завитых волосах блестели самоцветы. Голубое платье царицы – цвет не по ее возрасту – шуршало.»
Бредни
Ни отец, ни сестры матери никогда не говорили мне или моим братьям как познакомились отец с матерью. Но старшая дочь тети Маши (сестры отца Николая Александровича) как-то проговорилась, что, якобы, мама служила горничной у дочери помещика Клобукова.
1920 год для губернии был одним из самых тяжелых: общее число зарегистрированных больных возвратным тифом составило более 10 тыс. человек, брюшным — 4,5. Неблагоприятные условия жизни способствовали развитию цинги и дизентерии: 11 тыс. случаев и 18 тыс. соответственно. Также в губернии болели оспой, скарлатиной, дифтерией. Отмечалось большое количество заболевших туберкулезом (более 34 тыс.), сифилисом (более 12 тыс.) (>7).
Дочь Клобукова привязалась к Марии и не хотела расставаться с ней. Когда в Вятке по деревням прокатилась волна сыпного тифа (Маше было 19 лет) она еще служила у Клобукова. Наступил 1921 год.
Отец и тетя Маша из-за тифа после смерти деда и бабушки перебрались в деревню Елпаши на северную окраину Вятки к старшей сестре.
Отец окончил церковную приходскую школу в городе и в 17 лет пошел искать работу.
Семейство Клобуковых в те годы было известно в городе. Брат помещика Петр возглавлял купеческое сословие в Вятке.
Когда Николай спустился по дороге от Елпашей в Ганино и стал спрашивать встречных, где найти работу, то один мужик ему сказал:
– Иди-ка ты к Клобукову в Бахту через Матанцы и Монастырщину. Там мужиков в армию позабирали, может пригодишься.
Отец прошел эти казанные пункты: железнодорожную станцию Матанцы и деревню Монастырщину и еще через километр по тополиной аллее пришел в Бахту.
Прошел несколько деревенских домов в конце тополиной аллеи и увидел на другом берегу высокий деревянный дом.
Полагая, что некий Клобуков там, он перешел какую-то речушку в брод и подошел к дому. Входная дверь в дом была с обратной стороны.
Решил войти. На веранде первого этаже никого не было. Отец решил, что начальство находиться на втором этаже и стал подниматься по лестнице. Услышал, что кто-то спускается. Встретились на поворотной лестничной площадке.
Мужчина и девушка спустились на эту площадку. Мужик спросил:
– Чего тебе тут надо?
Отец ответил:
– Работу ищу!
– Пошли со мной! – сказал мужчина.
Они втроем пошли к большому одноэтажному дому. Девушка была небольшого роста. Мужчина спросил девушку:
– Маша, как по-твоему вернется ли Клобуков сюда или нет?