У меня от такой наглости даже язык отнялся. И ноги. Рот у меня от удивления и возмущения стал открываться, а двери автобуса с той же скоростью – закрываться. И он медленно так тронулся и поехал. Неизвестно куда. Потому что автобус этот был не наш, и вообще на нём никаких надписей не было. И номера даже. «Мошка! Мошка! – только и успела я крикнуть второпях, – запомни адрес – улица Дружбы, дом номер три, квартира восемнадцать, спроси кого-нибудь, в этом доме ещё народный суд находится, в нём когда-то моя бабушка работала, народным заседателем, она справедливая была, и её за это очень любили все и даже отпускать не хотели, когда она увольняться решила, но она не могла иначе, потому что тогда дедушка заболел, и она в больницу санитаркой устроилась, да так там и осталась, а прабабушка у меня на конфетной фабрике работала, ей зарплату конфетами выдавали, у меня и сейчас вся комната обёртками от конфет обклеена вместо обоев, сам увидишь, как красиво…»

Автобус к тому времени уже скрылся за поворотом…

«Звала меня, что ли?» – услышала я тут люськин голос из кустов. «Теперь уже поздно. Васька твой на автобусе укатил. В неизвестном направлении». «То-то я смотрю издали – кто-то вроде него в автобус влезает. С кулём каким-то под мышкой. Обокрал, что ль, кого?» «Вот именно, обокрал. Меня. Деда моего украл, чтоб использовать его в своих подлых целях». «В каких целях-то?» – спрашивает Люська. «Поиск третьей составляющей смысла жизни», – говорю. «Да ну, что ты… Чтоб мой Васька… Да он к Кольке в Химки поехал, у того мама в Крым укатила. На месяц. Вот он там и ошивается. Поговорить-то им не с кем, вот деда твоего и прихватил для компании. Да ты не волнуйся, мы завтра туда поедем и заберём его…».

Автобус был почти пустой – поздний вечер, всё-таки. Васька плюхнул Мошку на сиденье и сам опустился рядом. Напротив сидели два подростка неопределённого возраста. Но нынешнее состояние васькиной души требовало определённости во всём. «Мужики! Вам сколько лет?» – рявкнул он без предисловий. «Че-четырнадцать…», – ответили они хором, слегка обомлев. «Обоим?» – не понял Васька. «Да, – пояснил тот, который опомнился первым, – Мы учимся в одном классе». «Слышь, дед, – обратился растерянный Васька к Мошке, – Ты видал такое? Один бугай, другой ему в сыновья годится, и оба в одном классе учатся. Дела…» «Ничего особенного, – отозвался Мошка откуда-то из-под лавки, – Может, один из них по два года в каждом классе проучился, а то и больше – такие случаи на каждом шагу бывают». «Ничего я не учился по два года, – обиделся бугай, – Просто я спортом занимаюсь, а брат мой – нет». «Так вы ещё и братья? – продолжал удивляться Васька, – Двоюродные, что ли?» «Да нет, почему – двоюродные, родные». «И папа у вас один?» «И папа и мама у нас общие. Я же вам говорю – я качаюсь, наращиваю массу». «А мне некогда массу наращивать, я стихи пишу», – вставил тут, наконец, словечко второй подросток. «Стихи? – уважительно произнёс Васька, – Об чём?» «О жизни, естественно. Вот недавно закончил поэму под названием «Нет выхода». Заострил, так сказать, вечную тему. Хотите, прочту?» «Валяй, читай», – разрешил Васька великодушно.

Тут автобус качнулся, бумкнулся обо что-то железное, захрустел и остановился. «Остановка следующая!» – объявила невидимая тётя холодным тоном. «Вы выходите?» – поинтересовался Васька у подростков. «Нет, нам до конечной». «Мы тоже не выходим. Хозяйка! Заводи свою колесницу, поехали дальше!» «Читай свою поэму, – встряхнул Василий брата-интеллектуала, вцепившись ему в лацкан пиджачка, – Даёшь пищу для ума и сердца!»