Когда Дмитрий спустился, его встретил глазастый паренек лет десяти. Высокий, крепенький с копной светло-рыжих волос. Он неуловимо напоминал маму. Вот только цвет глаз был совсем не аленин – зеленый, с серыми крапинками.

Маргарита Тимуровна помогла ребенку раздеться. Повесила пуховик на рогатину – на самую нижнюю загогулину, чтобы мальчик мог сам дотянуться. Поставила валенки на стойке для обуви, шапку положила на тумбочку в прихожей.

– Максим, привет! – подал руку мальчику Дмитрий. – Меня зовут дядя Дима.

– Добрый день! – серьезно произнес мальчуган. – А где мама?

– Пойдем, провожу тебя к ней.

Медведев не сдержался – и все же положил руку на плечо парнишки. Тот вскинул глаза на «дядю Диму», но возражать не стал. Дети всегда чутко ощущают фальшь, как и искреннее душевное тепло, доброе отношение.

***

Алена

Медведев ушел и мне стало как-то зябко. Я даже поежилась. Вот странно! Даже когда он меня уже не обнимал, но просто оставался в комнате, было тепло и спокойно. Комфортно, уютно… Пожалуй, даже хорошо.

Ушел – и я остро, почти до озноба ощутила его отсутствие.

Брр… Да что такое? Конечно, у меня не лады с мужем. Но бросаться из-за этого на первого попавшегося шикарного мужика совершенно не в моих правилах. Наверное, все дело было в том, что Медведев так обо мне заботился, окружал таким душевным теплом… Что я инстинктивно тянулась к нему. Ощущала родственную душу, что ли… Хотя вполне возможно, все абсолютно не так.

Судя по всему, что я поняла про Дмитрия – заботиться и защищать – его второе я. Возможно, я для него та самая «хромая зверушка». Термин используют романисты, и обозначает он некоего персонажа, которого изначально должно быть жалко читателю. Не потому, что читатель проникся данным героем, не потому, что он чем-то выдающийся сам по себе, а исключительно лишь потому, что он чем-то серьезно болен или получил детскую травму. А может – сразу все вместе, чтобы уже наверняка. Из пушки по воробьям. Отличный метод, чтобы не прописывать героя объемным, ярким, необычным. Достаточно лишь сделать так, чтобы с первых строк он был несчастненьким, бедненьким…

Откуда я все это знала? А я была литературным блогером и критиком (местами). Зарабатывала на жизнь, в том числе, и сотрудничая с издательствами.

Так что с литературой мы общались на «ты» и приемы романистов я знала наизусть. Как знала и то, насколько же сложно найти современную книгу, где не использовались бы стандартные клише. Мери Сью, хромые зверушки, стокгольмский синдром между пострадавшим когда-то в молодости или в детстве героем и героиней, над которой он издевался.

Таким образом, сетераторы замещали яркие, объемные персонажи, которым сопереживаешь на всяческие приемы, способные однозначно вызвать у читателя эмоции. При этом герои могли получаться абсолютно картонными, марионеточными, но иметь вполне себе средний успех.

Героиня дура, но ведь ее изнасиловали! Над ней издевались! Как можно ей не сочувствовать?

Герой насильник и дебил, но ведь его мать не любила, а отец – и вовсе – за все подряд лупил пряжкой от армейского ремня.

К сожалению, мне теперь чудилось, что я стала для Медведева такой хромой зверушкой из какого-то романа. Он сочувствовал мне исключительно потому, что видел в какие стесненные обстоятельства запихнула меня жизнь и еще прошлась по мне в сапогах на шипованной подошве при помощи звонков мужа… Вернее, моих звонков Вадиму… У самого него пальцы устали. Целых три раза меня набирал! Бедный! Перетрудился, наверное!

Возможно, что и желания, которые Дмитрий высказал в избушке лесника, продиктованы теми же чувствами. Может он не меня хочет заполучить, а стать тем самым, кто спас хромую зверушку. Есть такой тип мужчины – спаситель, рыцарь без страха и упрека. Они часто влюбляются в стриптизерш, в больных, обездоленных и прочих женщин в тяжелых жизненных обстоятельствах. Потому что их можно спасти, выручить и… приручить. А затем… затем теряют к ним всяческий интерес. Когда качества спасателя перестают требоваться…