Толкнув Азата к стене, я приставил нож к его мошонке и нажимаю.

Он едва дышит, хрипя и кашляя, но почувствовав, как остриё ножа царапает его яйца, испуганно и коротко взвизгивает. 

Стычка короткая, но напоминает о моём бандитском, уличном прошлом. Мне тридцать девять, в таком возрасте не принято размахивать пушкой или ножом.

Сейчас я ворочаю делами иначе, но прошлое напоминает о себе.

Оно же никуда не делось, мы повсюду таскаем его с собой.

Прошлое вшито под кожу и разносится по крови, иногда как бальзам на душевные раны, а иногда, как ядовитая отрава. Но даже если оно колет и делает больно, я предпочту корчиться от боли, чем быть в блаженном и тупом беспамятстве. 

— Так что ты там языком трепал, а? О ком? Я имени не расслышал!

Я говорю едва слышно и немного проворачиваю нож. Глаза Азата сильно расширяются, и из них пропадает весь пьяный хмель, как по щелчку.

— Не слышу. Кажется, мне просто послышалось, что ты говорил? Или не послышалось? Но в таком случае  сегодня ты лишишься яиц, а уже завтра тебя найдут на помойке, с теми самыми яйцами, в твоей же глотке. Ну так что… Мне послышалось?!  Или у тебя язык слишком длинный, а яйца и жизнь так вообще лишние?!

Азат кивает быстро-быстро, кривя губы. Изо рта потекла слюна.

Как бы не обделался от страха…

— Не понимаю, зачем ты мне киваешь. 

— Ничего не говорил. Ничего не видел. Мне п-п-п-росто п-п-показалось. 

— Показалось, — задумчиво. — С пьяну, наверное?

Нажимаю на нож ещё раз, для верности. 

— Показалось-показалось! — твердит Азат, задыхаясь. 

— Хорошо, если так. В следующий раз, если тебе что-то покажется, сто раз подумай, прежде чем трепаться. 

— Ничего не было же. Я ничего не видел. 

— Ничего и не было, — улыбаюсь.

Я опускаю нож, но не сразу, а через секунд пятнадцать, за этот короткий промежуток времени Азат успевает облиться потом с ног до головы. 

— Иди в бар, Азат. Тебя тёлки заждались. 

— А ты вернёшься?

— У меня дела есть. Важные. 

— Х-х-хорошо. Удачного вечера. За столик оплачу, — заверяет меня Азат. 

Он поспешно уходит, несмело дотрагиваясь до мошонки, словно проверяя, на месте ли его хозяйство. 

Зря я сунулся в этот бар…

Но нужно иногда проветриваться и вести себя, как все обычные люди, мелькать на публике, знать места.

Отшельником быть просто, но отшельники не меняют этот мир, а я запланировал перевернуть устоявшийся мир супружеской четы Сазоновых,  а для достижения этой цели все средства хороши.

Кстати, о средствах, нужно не забыть заказать доставку большого букета на завтрашнее утро. 

Для невесты. 

Варя

Следующее утро начинается с отдалённого грохота, разорвавшего мой сон. 

С тревогой сажусь на кровати и кладу ладонь на вздымающуюся грудь: кажется, сердце вот-вот выскочит прочь. 

Я довольно быстро прихожу в себя и успокаиваю мысли. Но что же гремит?!

Быстро надев халат поверх шёлковой сорочки, я покидаю супружескую спальню. В коридоре натыкаюсь на прислугу. Горничная Надя идёт по коридору со стопкой чистых банных полотенец, опустив взгляд в пол. 

— Надя, доброе утро. Что у нас случилось?

— Доброе утро, Варвара. Вы спрашиваете про грохот?

— Да, именно про него я и интересуюсь. 

— Я тоже испугалась его. Это из кабинета Вадима Георгиевича. Я постучалась, но мне никто не ответил, — объясняет Надя. 

— Вадим заперся внутри?

— Не знаю. Я не решилась войти без разрешения. 

Вадим известен крутым нравом, поэтому прислуга вышколенная и послушная. 

— Хорошо, Надя. Я сама схожу и проверю, всё ли в порядке с Вадимом. Как закончишь с ванными и полотенцами, загляни в нашу спальню. 

— За вами можно прибирать постель?

— Да, я уже встала. Можешь заниматься своими делами, но не забудь заменить постельное бельё.