— Адель! — рявкаю я, тормозя ее язвительность. — Настя рассказала о себе, чтобы познакомиться поближе. В осуждении она не нуждается. Так что оставь свою психологическую псевдопомощь при себе. Если понадобится, она к тебе обязательно обратится.

Медсестричка отодвигается от стола. Адель можно смело аплодировать. Умеет произвести первое впечатление.

— Извините, мне нужно в туалет.

Твою мать! Встаю из-за стола, беру ее за руку и тащу вон из обеденной. Увожу в пустой, скрытый в полумраке коридор и прижимаю к стене.

— Возьми себя в руки, — шиплю ей в лицо. — Она не узнала тебя. Но если будешь кваситься после каждой ее шпильки, превратишься в игольницу. Тебя даже прислуга уважать не станет. Пойми, дура, это террариум. Не позволяй ей жрать тебя.

Она морщится, ведя плечом. Я снова держу ее слишком крепко, но никак не могу расслабить пальцы. Боль заставляет бороться.

— Хотя кое в чем она права. Ты красивая, — признаю я более мягким тоном. — Состоявшаяся, образованная. У тебя вся жизнь впереди. Заставь Глеба пожалеть — и обретешь право на второй шанс.

— О чем воркуете? — поддевает нас бесшумно подошедший брат. — Расскажите вы ей правду, не ломайте комедию. Ничего не изменится, если Адель узнает, что вы назвались парой, чтобы насолить Римме. Наоборот, похвалит за находчивость.

Я отпускаю медсестричку, делая шаг назад.

— А с ней что будет? — Киваю на нее, потирающую руку на месте моего захвата. — Адель не прощает ошибок, а она облажалась на операции Черепа. Ты знаешь нашу сестрицу. Превратит ее жизнь в ад. Со мной она хоть как-то защищена. Ты-то обручен, — усмехаюсь я.

— Хватит, — вздыхает брат. — Я уже понял, что погорячился.

— Ну вот и побудешь в моей шкуре. На себе прочувствуешь, как это, когда над тобой насмехаются все, кому не лень, в том числе, родной брат. — Я издевательски хлопаю его по плечу.

— Камиль, ну по-братски, — просит он. — Признайся ей, что вы соврали. А я тогда брошу Паолу. Скажу, в другую влюбился. Не первый раз. Поверит.

— Адель не поверит.

— Так я скажу ей, что в Настю влюблен, а она мне подыграет, правда, Насть? — Лыбясь во всю челюсть, он притягивает растерявшуюся медсестричку к себе.

— Я вам что, игрушка? — Она отталкивает брата. — Вы мужики или дети малые? Страдаете какой-то фигней, сестре боитесь признаться, а при этом дальше своего носа не видите. Племянник завтра начнет пистолетом размахивать, а племянница уже наркотиками балуется. А вы тут шепчетесь, кому из вас мне подыграть. Идиоты!

Мои ноги врастают в пол.

— Ты что мелешь? — рычу сквозь зубы.

— Что вижу!

— Насть, не психуй, — просит брат. — Да, наши племянники немного избалованы, но Артур еще слишком мал, ничего не понимает, а Лучик… Где бы она взяла наркоту?

Медсестричка кривит губы, этим молчаливым жестом говоря громче любых слов.

Я вонзаю свои пальцы в ее плечо и тащу ее обратно, не слушая брата. Заглянув с обеденный зал, говорю, что мы уходим.

— Уже? — удивляется Адель.

— Спасибо за гостеприимство! Когда в следующий раз захочешь собраться в теплом семейном кругу, заранее сцеди яд!

Оскорбленная до глубины души, Адель отворачивается от меня, и больше меня в этом доме ничего не держит.

— Камиль, куда? — задерживает нас брат. — Ночь на дворе. Забей. Оставайтесь ночевать. Выпьем, посидим.

— Одевайся! — велю я медсестричке. — Зря я постоянно возвращаюсь сюда, брат. Этот дом пропитан Адель. Его только сжигать и разбивать здесь кладбище.

— Не заводись, Камиль. Я строил его для всех нас.

— Увы, мы с Адель не можем дружно жить даже на одном квадратом километре. Зови меня, когда она свалит отсюда ко всем чертям.