– Ничего хорошего, – я прислонилась спиной к стене, сложив руки на груди.

– Я вообще-то хотел как-нибудь просто зайти к тебе, но просто не получилось.

– Что такое? – я заглянула ему в глаза, но, как и всегда, мало что в них могла прочитать.

– Может, сядем?

– О, – я поняла, что разговор действительно серьезный, чего я никак не ожидала, но тогда зачем ему приходить ко мне чуть ли не ночью.

– Идем на балкон, там свежо и думается лучше, – я пошла вперед, спиной чувствуя, как он скользит по мне глазами. Хорошо, что под платьем было нижнее белье.

Мы сели друг напротив друга, Максим расстегнул пиджак и заговорил, чуть склонив ко мне голову:

– Пару часов назад мы случайно столкнулись с Больманом, он сказал, что на ту самую мелодию нашел текст.

Я молча кивнула головой. Я не справилась. И я не единственная, кто пишет слова.

– Я никому его не показывал, сразу поехал к тебе.

Я молча протянула руку. Он, видимо, до последнего надеялся, что я что-нибудь придумаю, но нет.

Стихи были о первой любви. Ну какая же первая любовь! Тут нужно что-то другое. Жаль, я не знала, что.

– Что скажешь? – его голос был еле слышен.

– Это не то, что нужно, – я опустила глаза, отдавая ему листок. Если продюсер взялся за эти слова, то можно быть уверенным на все сто, что Полина будет петь именно их.

– Я с тобой согласен, – он коснулся моих пальцев.

– Правда? – я даже улыбнулась. Но тут же поняла, что он просто пытается меня поддержать.

Максим разгладил листок, сложил его в несколько раз. Ясное дело – он ему дорог, как спасательный круг для утопающей песни. Я откинулась в кресле и закрыла глаза. На сердце скребли кошки. И в шуме карусели, детских голосов, машин, проезжающих по дороге, звонке телефона у соседей сверху я услышала глухой шорох разрываемой бумаги. Показалось. Звук повторился снова. Я открыла глаза – Максим разорвал лист на мелкие кусочки и бросил за балкон.

– Ты с ума сошел! – я встала и стала смотреть, как в полном штиле бумажные обрывки плавно опускаются вниз.

– Так сделал бы любой из нас. Это все равно, что если бы Лео сказали, будто будем записывать альбом с другим гитаристом – бессмысленно.

– Но у меня ничего нет, абсолютно ничего.

– Значит, еще не время.

А потом Максима посетила сумасшедшая идея – прокатиться на карусели. И я согласилась.

– Только переоденься, а то еще кто-нибудь заглядится на тебя и улетит по касательной.

– Ладно, – я улыбнулась.

Я быстро натянула узкие джинсы и бежевую рубашку. Когда мы вышли на улицу, было почти одиннадцать, в парке горели фонари, а в цирке заканчивалось очередное представление.

– Кстати, ты чего такой нарядный сегодня? – мы шли под ручку, как в старые времена, когда еще не встречались. Потом он держал меня только за руку.

– Заметила?

– Не отвечай вопросом на вопрос, – я сдвинула брови.

– А ты не изображай Лео, который узнал, что нас будут фотографировать на пляже.

– Не увиливай от вопроса, – я ущипнула его в бок.

– Ладно, сдаюсь. Я был в театре. Там и встретил нашего любимейшего продюсера.

– С кем ходил?

– Он со своей женой был и еще каким-то типом, вроде иностранцем.

– Ты с кем ходил, – я остановилась, – мне неинтересна личная жизнь Больмана.

– А я то подумал…

Я наклонила голову в ожидании ответа.

– Ее зовут Ксюша и она учится в театральном.

– Оу, круто! – я потянулась, чтобы обнять его.

Он перехватил мои руки, переплетая наши пальцы.

– Это несерьезно.

– Вы, мальчишки, всегда так говорите, – я улыбнулась, он же не оценил моего веселья.

– Не всегда, – он притянул мои руки к себе на плечи.

Я вынуждена была шагнуть к нему ближе.

– Я ни разу в жизни не каталась на такой карусели, – я говорила, повернув голову в бок, чтобы не встретиться с ним глазами.