Так что при обороне Одессы в 54-м имени Степана Разина стрелковом полку не я стала самой знаменитой героиней, а пулеметчица Нина Онилова.

Сирота, выросшая в детском доме, потом работница какой-то фабрики в Одессе, двадцатилетняя Нина пришла к нам во второй половине августа 1941 года вместе с другими добровольцами жителями города – и сперва попала санинструктором в санитарную роту, но вскоре выпросилась в строевую часть, поскольку в учебной организации Осоавиахима изучала пулеметное дело. Ее зачислили в наш батальон, служила она в первой его роте. Разумеется, мы знали друг друга.

Однако, не будучи свидетелем ее подвигов, хочу обратиться к воспоминаниям тех участников обороны, кто видел Нину Онилову и на поле битвы, и вне его.

«Впервые о ней заговорили после боя у селения Гильдендорф, – пишет вице-адмирал Азаров. – В критический момент Нина вместе со вторым номером расчета красноармейцем Забродиным выкатила пулемет на открытое место и ударила по атакующему противнику. Огонь был меткий. Фашисты залегли, а потом те, кто остался жив, поспешили отползти к своим. Атака была отбита…»[5]

«Когда я вернулся к себе, то зашел начальник политотдела старший батальонный комиссар Н.А. Бердовский, – вспоминает генерал-лейтенант Т.К. Коломиец. – Вместе с ним – невысокая девушка в красноармейской форме. Перехватив мой вопросительный взгляд, Бердовский представляет ее:

– Пулеметчица Разинского полка Нина Онилова. Во время обороны Одессы была ранена и эвакуирована в тыловой госпиталь. Теперь, говорит, поправилась…

Так вот она какая, эта Нина Онилова, прозванная “второй чапаевской Анкой” и перебившая уже сотни фашистов. На вид – совсем девчонка. Круглое загорелое лицо, смешливые глаза, обаятельна, немного смущенная улыбка…

В Приморской армии, наверное, не было бойца, который бы не слышал о ней…»[6]

Комсорг нашего полка Яков Васьковский описал действия доблестной Нины в своих мемуарах более подробно: «Очередная вражеская атака застала меня на КП первого батальона. Комбат Иван Иванович Сергиенко, наблюдавший за полем боя из щели, вдруг грозно закричал в телефонную трубку:

– Почему молчит пулемет на левом фланге? Немедленно проверьте. Если надо – сами стреляйте!

Это было адресовано командиру роты лейтенанту Ивану Гринцову. Тот побежал по траншее на левый фланг. Положение действительно было опасным. Заметив, очевидно, что огонь там слабее, атакующие фашисты начали сдвигаться к тому краю. А пулеметный расчет был новый, только что прибыл в батальон, и командир роты не успел познакомиться с людьми перед боем.

Добежав до пулеметчиков, Гринцов увидел: первый номер наклонился вперед и не двигается, а второй номер как ни в чем не бывало стоит позади.

– Далеко еще. Немного поближе пусть подойдут… – сказал пулеметчик, не оборачиваясь, совершенно спокойным тоном.

А до вражеской цепи – каких-нибудь семьдесят метров!..

Гринцов не выдержал, закричал:

– Да что ты делаешь? Они же сейчас забросают тебя гранатами! – он готов был оттолкнуть пулеметчика, чтобы самому открыть огонь.

Но в это мгновение пулемет заговорил. Солдаты противника скопились на узком участке. И первая же очередь скосила чуть не половину. Они были так близко, что и спрятаться уже некуда. Последние повалились метрах в тридцати от пулемета. В наших окопах кричали “ура!”. Такого действия пулеметного огня, кажется, еще никто в роте не видел.

– Молодчина! – воскликнул Гринцов. – Ты только посмотри, сколько там лежит фашистов! Ордена тебе мало!

Пулеметчик наконец повернулся к командиру роты, и тот увидел, что перед ним – девушка – загорелая, с круглым веселым лицом, по-мальчишески коротко стриженная… Скоро о пулеметчице Ониловой – “второй чапаевской Анке” – узнал весь полк, а затем и вся наша 25-я стрелковая дивизия…»