Дядя Билл по-прежнему часто захаживал к нам, даже после того, как мы переехали. Мама с нетерпением ждала его визитов и начинала готовиться заранее – подкрашивала губы, снимала еще влажные пеленки с веревок над камином. Когда Билл наконец приходил, она немного добрела и никогда не кричала на меня при нем, зато перед его приходом орала сколько душе угодно.

После того случая с обогревателем, когда мама состригла почти все мои волосы, они довольно быстро отросли, но уже не вились, и это ее очень раздражало. «Билл так любил твои кудряшки! – говорила она. – Ты, как всегда, все испортила!» Перед каждым его приходом она завивала мне волосы щипцами, раскаленными на газовой плите. Довольно часто при этом обжигала мне лоб или шею, но стоило мне лишь начать жаловаться, как она давала мне затрещину, так что я терпела стиснув зубы.

Приходил дядя Билл, тискал меня, сюсюкал со мной, дарил много подарков. Больше я ни от кого не видела ни любви, ни нежности. Он даже начал немного ревновать, когда я стала много времени проводить в доме у Клэр. Ему это явно не нравилось.

– Ты теперь там пропадаешь целыми днями, – укорял он меня. – Совсем забыла про дядюшку Билла.

Он приобнял меня и поцеловал, колючая щетина оцарапала мою щеку. Я попыталась высвободиться, но он крепче обнял меня и стал щекотать. Я корчилась и извивалась, а он повалил меня на диван и стал щекотать всю с ног до головы, я чуть не описалась.

– Прекрати! – умоляла я. – Пожалуйста!

– Я тебя проучу, – отвечал он. – Я перестану, только если ты пообещаешь мне быть дома, когда я приду в следующий раз.

Его ловкие пальцы обшарили меня всю: живот, подмышки, ноги, – я не могла больше терпеть.

– Обещаю, – выдохнула я. – Обещаю!

Я повторяла это снова и снова, пока он меня наконец не выпустил.

Я чувствовала себя неловко. Мне было как-то не по себе. Вроде все было как прежде, но я понимала: что-то изменилось.

У мамы гостили подруги. Они мило беседовали в гостиной, я сидела на коленях у дяди Билла. Вдруг я почувствовала, как его рука забирается мне под юбку. Я дернулась, но он только рассмеялся и крепче меня обнял. Его рука поглаживала мое бедро.

– Нет, – сказала я тихо и попыталась встать. – Не надо.

Он снова рассмеялся, взял меня на руки и направился к двери.

– Мне кажется, ей скучно тут с нами сидеть, – сказал он остальным. – Пойду поиграю с ней на улице.

Когда мы пришли в сад, дядюшка Билл опустил меня на землю. Его рука снова оказалась у меня под юбкой, пробралась в трусики. Мне это не понравилось. Я понимала, что это неправильно, что так быть не должно. И стала вырываться. Он рассмеялся:

– Ничего, мы с тобой потом поиграем.

Мне такие игры не понравились. Отец Клэр часто с нами играл, гонялся за нами по лестнице, или мы все вместе играли в саду с мячиком. Иногда папа Клэр подбрасывал нас в воздух, обнимал, целовал в щеку. Это были нормальные игры, в них не было ничего дурного.

После того случая я уже не чувствовала себя с дядей Биллом так хорошо, как прежде. Когда он в следующий раз пришел в гости, я не подходила к нему слишком близко, присматривалась, пытаясь понять, что же изменилось. Конечно, я все еще хотела быть его любимой крестницей, просто не могла без этого, но меня настораживали его игры. Он по-прежнему был очень добрым, приносил мне подарки, говорил, что любит меня, но теперь я стала осторожнее. Я хотела повернуть время вспять, чтобы Билл вновь стал моим любимым дядей и не приставал ко мне со своими странными «играми».

Я всегда делала всю самую черную работу по дому. Том иногда вытирал посуду, но по-настоящему тяжелые задания доставались мне: я натирала карболовым мылом, которое разъедало кожу на руках, деревянные сушилки для посуды и скоблила их жесткой щеткой; я покрывала ступеньки крыльца красным лаком, стараясь не проронить ни капли лака на дорожку; я пропускала стираное белье через огромный гладильный каток в два раза больше меня. Мне было очень тяжело, но это никого не заботило. Если бы я хоть заикнулась о том, что это несправедливо, меня ждало бы суровое наказание.