– Хорошо. Что-нибудь еще?

– Нет.

Мама отрывает от меня взгляд и возвращается к разговору. Я пару секунд стою на месте, ощущая невероятную пустоту и обиду, а потом поджимаю губы и отправляюсь на кухню. Кто бы сомневался. Все так, как я и предполагала. Никаких возражений, скандалов и пререканий. Ей все равно. И это безразличие приносит гораздо больше боли, чем скандалы и непонимание.

Я заглядываю в холодильник, нахожу апельсиновый сок и вкусные кексы. Прихватив все это с собой, поднимаюсь в свою комнату и запираюсь там. Хочется позвонить Нине и пожаловаться на безразличие матери, но я вспоминаю о несчастном случае с Шоном и передумываю. Телефон оказывается в руках – я набираю номер Мил и падаю на кровать.

– Привет, будущая герлскаут.

– Привет. – Улыбаюсь, услышав веселые нотки в голосе Мил. – Нина тебе не звонила?

Подруга секунду не отвечает, и я слышу, как Мил шумно затягивается. Кажется, курит.

– Нет, а что?

– Да так. – Сажусь на кровати и потираю глаза, размазывая макияж. Только потом вспоминаю о косметике и мысленно чертыхаюсь. – Она телефон отключила и трубку не берет.

– Батарея села, – констатирует факт Мил. – Как у тебя дела с лагерем? Уже решила, что будешь брать с собой? Каблуки явно не пригодятся.

Она смеется, и я невольно улыбаюсь.

– С мамой только что говорила на эту тему, – вздыхаю я, смотря в сторону сока, который покорно стоит на тумбочке и дожидается меня.

– А она что?

– Догадайся.

Я поднимаюсь на ноги и пытаюсь стянуть с себя верхнюю одежду. Мил недолго молчит.

– Думаю, сделала вид, что ей все равно, и отпустила тебя в самые непроходимые джунгли, переполненные змеями и ядовитыми пауками. – Она делает жутковатый голос.

– Ага, – печально усмехаюсь я. – Сказала: «Хорошо. Что-нибудь еще?» – передразниваю мать.

– Ну, кто бы сомневался, – тянет Мил. – Ты расстроена?

– Немного.

Бросаю футболку в кресло и морщусь от неприятного запаха пота, ведь в душе после пробежки я так и не была.

– Не парься. – Она откашливается. – Вот поживете пару недель вдали друг от друга, может, и проснутся в ней материнские чувства.

– Сомневаюсь. Ладно, пойду я в душ, а то от меня несет, как от нашей команды по регби после недельной тренировки.

– Ага, – смеется Мил. – Давай. Не хочу, чтобы моя подруга превратилась в тупого качка.

Я усмехаюсь, вспоминаю Майкла Филлинса, а потом отключаю вызов. Так. Сок с любимыми кексами подождет, а я в душ! Нужно расслабиться и подумать обо всем, что сегодня произошло.

О Нине с Шоном.

О предложении вступить в команду по бегу.

О капитане «Викингов».

О маме.

И о поездке в лагерь. До нее осталось меньше месяца, и нужно уже готовиться к отъезду. Не люблю все делать в последний момент.

Я потягиваюсь и выхожу из комнаты. Мама все еще разговаривает по телефону – ее голос слышен даже на втором этаже. Не вслушиваясь в разговор, захожу в ванную и скидываю грязную одежду, бросая ее в корзину. Включаю воду и тут же забираюсь в нее, позволяя шуму заглушить все посторонние звуки.

Горячая ванна после тяжелого дня – это лучшее, что можно придумать в этом мире. Просидев в ней почти час, я, наконец, вылезаю из воды, обматываюсь полотенцем и возвращаюсь в комнату.

Подхожу к кровати и хватаю мобильник, снимая блокировку и замирая. Шесть пропущенных от Нины.

Прикусываю губу, пытаясь унять колотящееся сердце, и звоню подруге. Пока идет гудок, забираюсь на кровать с ногами.

– Шон в коме, – это первое, что я слышу, как только Нина поднимает трубку.

– Что? – осекаюсь я. – Я…

Прокашливаюсь, не зная, что ответить.

– Сможешь приехать через час на наше место?

– Да, конечно.

– Жду.

Нина отключается, а я все еще сижу на кровати и не понимаю, что происходит. Шон в коме?! Неужели все настолько серьезно? Бедная Нина…