О, а вот и Алиночка-картиночка. Подошла, в глаза Жене заглянула, и тут Лёшик мой как шуганёт её – отнесло далеко, затерялась меж другими.

Лёша немного усох, загорел, держит за руку белокурую девушку. Пусть девушка окажется хорошей, сын, пусть тебе с ней будет хорошо.

А Женя… Женя справится как-нибудь. Наверное. Фирма-то та же самая, никуда не делась.

Слёзы застилают мне глаза, я не вижу ничего… а потом снова вижу, снова серый день, только в лесу.

Мокрющая тайга – по такой ходить, только если очень нужно. Потому что промокнешь мгновенно, как бы хорошо ни был одет. А я одета вроде и неплохо, но неудобно – юбка какая-то длинная, уже до колен промокла, под ней башмачки – красивые, но непрактичные, сюда бы сапоги резиновые или хорошие треккинговые ботинки, у меня ж были такие, где они? И дождевик, чтоб не промокать, но на мне шерстяной плащ. Он, конечно, греет, но уже впитал в себя столько, что сохнуть потом будет несколько дней.

Я бреду во всей этой неземной красоте по лесу без дороги. Перешагиваю через деревья, обхожу такие завалы, которые не перешагнёшь, осторожно наступаю на кочки – чтобы не свалиться. Мох весь мокрый, хоть отжимай, и скользкий. Меня тоже уже можно отжимать.

Когда моя нога уже не поднимается, чтобы перешагнуть очередную кочку, я сажусь на мокрое дерево – свежее, недавно упавшее, ещё смолистое. Плевать. Буду в смоле, подумаешь. Не самое страшное, что бывает в жизни.

- Ну что, добрела? – спрашивают вдруг меня откуда-то из-за плеча.

Сама не знаю, что помогло не заорать, потому что понимаете ведь – идёшь такой, один, только ты, лес и дождь, и тут тебя спрашивают. Я повернула туда голову… да блин же, я ж этого мелкого старичка знаю! Видела уже!

- Ты чего меня пугаешь? – спрашиваю.

- Даже и не думал, - усмехается ещё, паршивец.

И не поверите – сухой, будто дождь ему нипочём.

- А что тогда? Что я тут делаю? Куда я добрела и зачем?

- Зачем – хороший вопрос, сама ответишь. Как сможешь. А вот куда – сюда.

- И что здесь у нас?

- Место такое, хорошее. Непростое. Людное, гостеприимное. Ничего, приживёшься.

- Да зачем мне тут приживаться?

- А почему бы и нет? – ещё и усмехается, гад такой!

- Почему не дома? Как мне попасть домой?

- Куда тебе домой, дома тебя в землю зарыли, и камень сверху поставили! То есть, они думали, что это ты. И если бы не мы, ты бы там и лежала. А ты тут сидишь. Правда ведь, хорошо? Лучше тут сидеть, чем под тем чёрным камнем лежать?

- А… зарыли-то кого?

- Женевьеву дю Трамбле, - имя старичок произнёс как-то неуверенно, или оно ему просто не слишком знакомо?

- И как нас перепутали?

- А вы похожи. С виду похожи, изнутри – разные, ой, разные.

- И что теперь?

- Живи и радуйся, что ещё? Она б здесь не справилась никак, а ты – должна. Я полагаю великой удачей то, что ты в воду полетела.

- Я… сама в воду полетела?

- Ты – да. Она – нет. Ты оступилась, не удержалась. И мужика ещё утянула за собой, но пальцы разжала, и он выплыл.

Точно, мне ж Вовка руку подал. А я всё равно не удержалась, выходит.

- И теперь-то что?

- Ничего, - пожимает плечами. – Живи да радуйся.

- Чему тут радоваться, скажи?

- Как это чему? – возмутился он. – Ей, значится, позволили по земле ходить и солнышко видеть, а она – чему радоваться?

- И кто это такой щедрый, что позволил?

- Всё тебе расскажи. Или сама узнаешь… или не узнаешь. А пока – дыши, живи, радуйся, что жива.

Я задумалась. Наверное, он прав? И… лучше так, чем… под тем чёрным камнем?

- И… кто я, где я? Я знала, зачем я и что я вообще делаю, а сейчас?

- Сейчас ты, я полагаю, одной частью лежишь у Пелагеи за печкой, а второй тут вот на меня глазами моргаешь. Наверное, эти твои части позже слепятся в одну, и будешь ты целая, станешь себе жить, как раньше жила.