Перевернул мое сознание друг нашей семьи Лев Гольдштейн, наряду с Петром Филипповым, Анатолием Чубайсом и др., один из основателей знаменитого ленинградского клуба «Перестройка». Убедил он меня простыми словами, что надо хотя бы попробовать, а из «ничего» уж точно «ничего» и выйдет. Так я влился в движение «Демократические выборы».

Это не было как-то оформлено, меня не заносили в какие-то списки, не выдавали членского билета, речь не шла об оплате, даже самой ничтожной… Просто по вечерам после работы и в выходные я выходил к какой-нибудь станции метро (чаще всего к ближайшей «Василеостровской») и вместе с единомышленниками вел агитацию за демократических кандидатов в депутаты. Попросту говоря, надрывал глотку, пытаясь переорать появившихся там с некоторой задержкой сторонников линии КПСС и представителей националистического общества «Память».

Кстати, об этом антисемитском обществе. Не знаю, оно ли явилось основной причиной панических настроений среди еврейского населения Ленинграда или, как считает мой друг, известный журналист и доктор биологических наук, Андрей Пуговкин, межнациональная рознь планомерно нагнеталась по всей стране органами госбезопасности, но в конце 1980-х большинство питерских евреев жило в перманентном ожидании погромов, которые «вот-вот должны начаться».

И основания для этого были. Многие из них получали различные угрозы. Не стали исключением и мы с женой, пару раз обнаружив в своем почтовом ящике настойчивые предложения «убираться из страны». Собственно говоря, многие евреи так и сделали. Даже те, кто изначально не собирался покидать свой родной дом. Судя по всему это и явилось основной причиной массовой эмиграции из СССР в Израиль конца 1980-х – начала 1990-х, ставшей одним из обоснований первой палестинской интифады. Те из евреев, кто твердо решили держаться до последнего, организовывали отряды самообороны. Я не участвовал ни в этих отрядах, ни в эмиграционных процессах, потому что не мог поверить в пресловутые погромы и не мог заставить себя испугаться угроз.

По моему глубокому убеждению, которое не покидает меня до сих пор, не такую уж большую роль сыграло в этой ситуации общество «Память», да и КГБ не было так уж всесильно. Они (или кто-то из них) максимум явились «пусковыми двигателями», а дальше, сказав себе «а это идея!» ((с) Г.Остер), самостоятельно начали действовать «добрые соседи», которые и являлись авторами вышеописанных анонимок и прочих угроз. Причем в большинстве случаев побуждали их к такому творчеству самые банальные корыстные соображения. Может, я не прав, но таково мое стойкое ощущение.

Помимо «метровой» деятельности я принимал участие в предвыборных собраниях, в том числе и в созданном тогда дополнительном фильтре для отсеивания неугодных кандидатов, так называемом «окружном собрании», а также организовывал встречи с потенциальными депутатами в актовом зале своего родного ЛНИРТИ. Последнее оказалось на удивление легко: партком и администрация, если и чинили мне препятствия, то минимальные и очень осторожно.

Тут я должен сказать о двух самых сильных впечатлениях от этой политической деятельности. Первое из них заключается в том, что еще в 1988-м моим друзьям и мне казалось, что против советской власти настроена очень небольшая часть ленинградцев, в основном интеллигенция, а бОльшая часть жителей нашего города воспитана в советском духе и жестко поддерживает советские принципы. Какое там! Метро показало нам, насколько мы ошибались! Как только стало возможным публично говорить, что думаешь, не опасаясь каких-либо репрессий, почти все вокруг оказались ярыми антикоммунистами! Власть попросту «достала» граждан СССР, а это, по Станиславу Белковскому, и есть основная предпосылка любой революции. Достала не только интеллигентов, но и рабочих, и алкоголиков из подворотен… Похоже, что и многих представителей администрации, и даже сотрудников партийных органов. И такая ситуация, думается мне, была отнюдь не только в Ленинграде. Этим я и объясняю легкость, с которой мне удавалось заниматься агитационной деятельностью в стенах ЛНИРТИ.