Подружки взяли ее под руки и дале… брели втроем.
Ей вспомнился великий бой на том участке обороны,
Где девять дней в сплошном кольце пришлось всей группе пребывать,
И несколько атак на дню им приходилось отбивать.
Перед прорывом на душу осталось лишь по два патрона.
То был тогда неописуемый картиной кромешный ад,
И абсолютно все их уцелевшие пришли в окопы,
Ведь снайпер, как не говори, сверхценный тоже был солдат —
Особый, дерзкий, умный, юный, что был призван для охоты.
Когда же наконец-то прорвали немцев оцепление
И продолжали быстротечно местами наступление,
В строю осталось боевых единиц совсем немного.
Так подзабрала людей до логова врага дорога.
Смерть много раз ее в местечках разных подстерегала.
Но иль божества везение, иль счастливая случайность
Ее спасали – ведь одно ранение уже было,
И подлечившись, наскоро попала снова в другую часть.
Однако в новой части ежеминутно трудно было ей:
Она средь мужиков, истосковавшихся до баб, была,
Где грубияну хлесткую пощечину рукой дала
Тому мерзавцу, кто нахамил о бабьих прелестях у ней.
До августа после войны она до дома добиралась.
И было ей тогда всего лишь девятнадцать женских лет.
Для девушки такой, казалось бы, пришел уже рассвет.
Но память о войне в ее душе на много лет осталась.
Их не воротишь – там стоят кресты
Живу я на девятом этаже,
А из окон моих красивый вид на мост.
Хоть я совсем не молода уже,
Но вечерами там я занимаю пост.
Я из окон смотрю на этот мост —
Он не разводится в ночь, как в Ленинграде.
Он в жизнь мою лихую много внес.
Мы в безвременьи тогда несли утраты.
Стою на этом я мосту по вечерам,
Взираю проходящее вокруг,
И нету счету горьким тем большим слезам —
За тех погибших на войне подруг.
Я вспоминаю, как мы кончали школу,
Пускали фейерверки на мосту,
Как по счастливым путевкам комсомола
Шли с песнями, прощаясь аж версту.
Вернуться в город, встретиться опять
Мечтали радужно мы вместе на мосту.
И чтоб при встрече не пришлось рыдать,
Благодарить свою счастливую звезду.
Но сладки были мечты-заветы.
Родным мне близким вручали похоронки.
Их не воротишь – там стоят кресты.
Они давно уж в земле в чужой сторонке.
Я вспоминаю девочек моих…
Они в глазах моих ведь все передо мной.
И не могу сдержать я слез своих.
Лишь этот мост стоит все тот же. Он стальной.
Осталось мало сил в солдате
Налит стакан воды из крана,
На кухне старой тишина.
Походкой быстрой внучка Жанна
Несет его, как плясуна.
Вода болтается в стакане
И плещется через края.
Придется убираться Жанне,
Ведь на полу уж колея.
Но вот она достигла двери
Той комнаты, где дед живет.
Открыть ее – тот шаг в барьере.
Сейчас она его возьмет.
Ведь мамы нет еще с работы,
Она приходит ровно в шесть.
И все за дедушкой заботы
У Жанны – их не перечесть.
Дверь скрипнула, потом открылась,
И Жанна смотрит на стакан:
Он цел почти – вода кружилась.
И дед сидит – могучий стан.
Она ведет его к кровати,
Дает таблетки и стакан.
Осталось мало сил в солдате.
От той войны – лишь много ран.
Он не воевал в Ташкенте
(Dedicated to memory uncle of wife)
Есть мненье: если в слово ДРУГ добавить окончанье,
Оно, того же корня, иначе зазвучит.
Они, еврей и русский, что их в судьбе роднит?
То, что они прошли достойно словоизлиянья.(От автора)
«Ошибка штаба вылилась им в дорогую цену.
Кто мог бы видеть эту страшную по духу сцену:
Их многих, уже безоружных, забрали в плен,
Когда они свое свершили – их ждал расстрел.
Они бежали от врагов; живые две мишени».
Мы часто слышим фразу гнусную и проходную:
На фронте все евреи были лишь в Ташкенте.
Хочу поведать вам одну историю такую,
Что развенчает эту сказку в новом свете.
Он не был в общем понимании героем.