можем сообщить, что такие дома в Сев[ерной] Америке очень в ходу уже давно. Об их гигиеничности, удобстве, легкости сооружения, дешевизне нечего и говорить. Но, может, у вас есть какие-либо изменения против принятых и уже известных типов бетонных построек? Напишите более подробно, так как нельзя понять вашего технического замысла из ваших 4–5 строк. Скажем еще, что наша Воронежская губерния станет в близком будущем областью цементных заводов, так как в наших краях как нигде есть счастливое сочетание всех элементов, нужных для производства цемента. С развитием цементного производства в России, надо ожидать, разовьется и бетонное строительство. И то, что есть в Америке, будет и в России: мы будем жить в удобных, здоровых, просторных, несгораемых домах.

О вашем втором изобретении – «автоматическом двигателе, работающем давлением сыпучих тел» – можем сказать то же: сообщите технические детали, весь проект, тогда будет о чем разговаривать.

А то вы ничего не говорите ясно, а только пишете, что вы изобрели. Этого нам мало, если вы требуете вещественной помощи.

А. П.

Печатается по: НГ. 1921. 8 октября. С. 4; рубрика «Наша переписка».

{39} Неизвестному лицу.

19 ноября 1921 г. Воронеж.

Орловскому мужику П. А. Т.

Ваше изобретение – пустотелые бетонные постройки – в высшей степени интересно, а применение золы как изоляционного материала делает его оригинальным и, насколько нам известно, совершенно новым. Но реальной непосредственной помощи редакция газеты оказать вам не может. Советуем обратиться (приложив чертеж и описание) в Москву, в комитет по делам изобретений при научно-техническом отделе ВСНХ, Б. Златоустовский пер[еулок], 6. То же самое с двигателем на сыпучих телах.

Если хотите двинуть дело скорее, сходите в научнотехнический отдел Воронежского губсовнархоза и побеседуйте там.

Если еще что нужно, приходите в редакцию, побеседуем и посоветуем. Желаем вам успеха и всякого добра.

Печатается по: НГ. 1921. 20 ноября. С. 4; рубрика «Наша почта», без подписи.

{40} М. А. Кашинцевой.

1921 г. Воронеж.

Мария.

Я не смог бы высказать вам всего, что хочу, я не умею говорить, и мне бесконечно трудно рассказать о самом глубоком и сокровенном, что во мне есть. Поэтому я прошу прощения, что пишу, а не говорю (писать как-то несуразно).

Простите меня за все и послушайте меня. Мария, я вас смертельно люблю. Во мне не любовь, а больше любви чувство к вам. Восемь дней мое сердце в смертельной судороге. Я чувствую, как оно вспухает во мне и давит душу.

Я живу в каком-то склепе, и моя жизнь почти равна смерти. Днем я лежу в поле в овраге, под вечер прихожу в город и иду к вам. А у вас я как-то весь опустошаюсь, во мне всё стихает, я говорю великие глупости, я весь болею и хожу почти без сознания. Сколько раз я хотел вам сказать, что ведь я не такой, какого вы немного знаете, я совсем иной.

Лунное тихое пламя выжигает из меня жизнь[18].

У меня никого нет, некуда пойти, и никто не поймет меня. Моя родина – луна. Я теперь не могу равнодушно смотреть, как стоит дерево, как идет дождь. Через вас я люблю всё больше и больше мир, звезды приводят меня в трепет, а когда я с вами, я как мертвый, я холодею и успокаиваюсь. И как мне ни хочется с вами говорить, только безмолвие или простые детские слова должны быть между нами.

Мария, вы та самая, о которой я одиннадцати лет написал поэму[19], вы та самая победительница вселенной.

Я знал вас всегда. Вы сказали раз, что во мне много жестокости, а во мне много боли. Я и раньше всё сильнее и страшнее чувствовал нестерпимую красоту мира. Вы же конец всего. Вы моя смерть и мое вечное воскресение.