{142} А. М. Ступникеру.

3 декабря 1929 г. Москва.

Тов. Ступникер. Пишу вам для памяти: во-первых – дайте мне 150 р[ублей], аванс за очерк[383], т[ак] к[ак] мне сейчас остро нужны средства; во-вторых – у Фадеева[384] есть две моих рукописи[385], которые он собирался печатать, но мне неизвестно. Будьте любезны узнать у него судьбу их. Если их судьба тяжела, то возвратите эти 2 рукописи мне, и – в-третьих – статья Авербаха[386] берет меня не за разум, а за ухо[387].

Самое грустное для меня – сопоставление с Бодом[388] и Сельв-Зелинским[389].

Я этих людей уважаю как литераторов, но не люблю тех, кого они выражают, – советских дельцовамериканцев[390].

Ожидаю вашей открытки. Андр. Платонов.

3/XIII-29.

Варварка, Псковский [переулок], 7, мебл[ированные] комн[аты], комн[ата] 4.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 34, л. 2–2 об.

{143} В редакцию газеты «Правда».

Декабрь 1929 г. Москва.

В редакцию «Правды».

Просьба напечатать мое письмо[391].

В «Правде» № 283 напечатана статья Авербаха «О целостных масштабах и частных Макарах»[392]. В ней т. Авербах совершенно прав. Чувства, изложенные в «Усомнившемся Макаре», имели в виду как раз «частного» Макара, а не общего (про «общего», целостного Макара я еще не сумел написать). Рассказ именно так был и задуман, чтобы ясно обнажить частного Макара, потому что он еще живет на свете, и я не мог о нем не написать, и еще потому, что Макар бессознательный враг социализма, но потенциальный друг и участник его. Это переходная, идущая вперед фигура живет на советском свете весьма многочисленным количеством. Его, человека типа Макара, весьма важно разглядеть и познать, чтобы помочь ему измениться в социалистическую сторону. То, что сказал Л. Авербах, я знал еще до написания рассказа. Но Авербах напрасно так пишет статью, что меня можно понять как единомышленника Макара. Я несколько сознательней его. А то, что я пишу о Макаре сочувственно, так ведь сочувствие есть способ честности в искусстве. Кроме того, Л. Авербах проглядел Петра, спутника Макара, спутника, уже близко подошедшего к пролетариату из крестьянства.

Словом, обвинения Макара в анархизме и мелкобуржуазности вполне уместны: Макар родился и вырос в крестьянской России. Не могу же я писать иначе, чем чувствую и вижу. Но надо еще писать, что хочет мой класс, – этого действительно я пока не умею, а учат меня этому не добрым советом, а «за ухо». Но можно выучиться и стерпя боль, и помимо учителей.

Перенос чувств и мыслей Макара на меня – это лежит вне литературной критики, я не герой своего рассказа, а всего лишь автор его, старающийся дать полную «волю» изображаемым людям, дабы их тем лучше читатель увидел и ориентировался.

Андр. Платонов.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 1, л. 1–2.

{144} В. П. Полонскому.

7 февраля 1930 г. Москва.

Тов. Полонский.

Написал совершенно идеологически точный рассказ[393] и прошу его напечатать в «Красной ниве».

С т. прив[етом] Андр. Платонов. 7.II.30.

Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1328, оп. 1, ед. хр. 276, л. 1.

{145} М. А. и П. А. Платоновым.

6 августа 1930 г. Село Средний Сентемир.

6/VIII.

Колхоз им. Ленина, в 7 верстах от Выры[394]. Дорогие дети!

Еще не отправил вам вчерашние две открытки – отправлю завтра, п[отому] ч[то] здесь нет нигде почтовых отделений. Завтра вечером уеду в Чердаклы. Весь сегодняшний день был среди трактористов на колхозной пахоте[395]. Работа совершается героическая и скромная по форме. Был на лугах, смотрел, как колхоз убирает сено. Сейчас вечер, огромная луна восходит над степью… Очень многое приеду расскажу. Если б сюда Тотика, он был бы в восторге, он бы ездил на тракторе. Сегодня один жеребенок заблудился (отбился от матери) и жалобно метался между двумя пашущими тракторами: он, видимо, привык, что мать его пашет, и подбегал к плугам