Отец за ту выпивку мне нотаций не читал, но неодобрительно покачал головой и сказал:

– Как Петя-дурачок хочешь быть?

Был у нас такой никчемный мужик, шатался без дела, выпрашивал выпивку и жил бобылем в полуразваленной избе.

– Больше не повторится, – пообещал я.

В мае 1937-го я получил повестку из военкомата, снова прошел медкомиссию и был направлен в Буйнакское военное училище. Вообще-то я просился в Саратов, зная, что там имеются несколько училищ.

– Саратов же ближе, – наивно сказал я, не желая раскрывать главную причину своей просьбы: остаться ближе к Кире Мельниковой.

– А что такое приказ, ты еще не знаешь? – жестко проговорил военком. – Пришли запросы из Буйнакского училища. Через день-два отправим вас. Молодец, что в дорогу нормально собрался.

Он оглядел мои старые, но еще крепкие башмаки, вещмешок с едой и запасным бельем.

В тот день я узнал, что город Буйнакск (бывший Темир-Хан-Шура) назван так в честь участника борьбы за советскую власть в Дагестане Уллубия Буйнакского, погибшего в 1919 году, и расположен в 40 километрах от Махачкалы.

Далеко от дома! У меня сразу и настроение испортилось. Я рассчитывал, что буду учиться где-нибудь поближе. Один из будущих курсантов сказал:

– Дагестан – это еще ничего. Могли отправить в Томск или Хабаровск. Япошки по-прежнему шебуршатся, там крепкую группировку сколачивают, особенно после ареста генералов-предателей.

Он имел в виду маршалов Тухачевского, Якира и других, обвиненных в заговоре и расстрелянных. Я в ответ промолчал. Что я мог знать, проживая в сельской глубинке? А отец меня еще с детства отучил болтать языком, если в чем-то не разбираешься.

До Буйнакска добирались четыре дня. Оказалось, что мы приехали рано, занятия еще не начались. Группу будущих курсантов использовали на строительных и земляных работах. Кому-то это не нравилось, но для меня труд был привычным делом.

Нам выдали временно старую военную форму. Начальник училища не терпел, когда на территории болтаются «всякие штатские». Работали по восемь-девять часов, кормили нас хорошо – мясо было каждый день. Правда, в основном мясо буйвола, а по утрам – сливочное масло, каша и горячий сладкий чай.

Главное, мы постепенно втягивались в военную службу. Я познакомился со своим будущим командиром взвода лейтенантом Шишкиным. Было ему лет тридцать, добродушное лицо и очень спокойный характер.

Так как я был неплохим строителем, Шишкин меня выделял и назначил кем-то вроде бригадира. Иногда меня отпускали в город, выдавая каждый раз заверенный печатью пропуск. Помню местный базар, который ломился от обилия фруктов и овощей. Денег у меня было немного, но хватало, чтобы попробовать очень сладкий виноград, абрикосы, черешню.

Попробовал я и местное вино. Наскреб мелочи на стакан, а вторым стаканом меня угостил хозяин, дав на закуску твердый, но вкусный рассыпчатый чурек. Я поблагодарил его. Еще меня хотели угостить какие-то бородатые мужчины, но я отказался и поспешно вышел из подвальчика.

Несмотря на «полную победу советской власти», в горах скрывались люди, настроенные враждебно к новой власти. Не скажу, что там постоянно велась какая-то война, но нас предупреждали, чтобы мы не шатались по окраинам.

Первого сентября началась учеба. Третий батальон, в который я попал, представлял собой целый городок со своим штабом, хозяйством, столовой. Я был зачислен во взвод лейтенанта Шишкина, в первую роту. Новой формы на всех не хватало, но мне достался вполне приличный комплект обмундирования, крепкие сапоги и суконный шлем-буденовка с большой красной звездой.

Запомнилось, что будил нас не дежурный по роте, а ишак, который заводил свою «песню», словно знал, что нам скоро вставать. Это сразу настраивало на веселый лад, хотя некоторые ребята бурчали, что им не дали доспать пять-десять минут.