Виолетта представляла, как почувствует приближение конца и успеет сделать глоток перед последним ударом сердца, а потом застынет навеки.

Тогда ее многолетняя боль запечатается навсегда и перестанет терзать. Потом Виолетту, как и всегда, охватила экзистенциальная тревога: а вдруг ТАМ ничего нет? Она давно склонялась к этой мысли.

После попытки представить небытие (что было легко, как писал Марк Твен: «Прежде чем я родился, меня не было миллиарды и миллиарды лет, и я нисколько от этого не страдал», а может, и не он, ибо эта фраза цитируется в книге Ричарда Докинза «Бог как иллюзия» (2006), где он приписывает ее писателю, но никаких доказательств этому нет, но было так страшно, что шевелились волоски на руках, а сердце съеживалось) женщина вроде как осознавала, что жизнь быстротечна, «воскресала другим человеком, готовым к борьбе и свершениям». Да, существовать с горечью тяжело, но это лучше, чем вовсе не быть.

Стоп. Виолетте только тридцать пять! Она еще может успеть так много! Надо только выйти, наконец, из плена затворничества, освоить новую профессию, начать зарабатывать, мир посмотреть…

Виолетта пошлепала домой. Тяжёлый подъём по многоступенчатой лестнице тоже был путём к счастью. Дома женщина свернулась калачиком в тёплой постели и заснула.

Этот ритуал Виолетта проводила последние пару лет с разной периодичностью, каждый раз искренне надеясь, что вот сегодня тумблер в голове переключится, ей захочется, что называется, выйти в мир, но нет.

Наверное, со стороны её попытки пережить душевную травму казались позёрством. Это так. Она вообще была истероидом. Некий элемент игры помогал: женщина вроде как фильм про себя смотрела. Закончился один эпизод – скоро будет другой.

Как обычно, ритуал не сработал. Виолетта проснулась, ощущая себя опустошенной и пожухлой немолодой женщиной, разваливающейся на куски, а не Фениксом, восставшим из пепла.

Дальше всё шло по накатанной. После подъёма днём (минимум в двенадцать), работы (если таковая имелась – она была копирайтером, делала нейрообложки для книг, занятость небольшая) и домашних дел Виолетта обычно отправлялась на прогулку (часиков этак в восемь), а вечерами и по ночам смотрела фильмы, слушала музыку, читала.

Занималась Виолетта и самообразованием – смотрела разные лекции – от «Былички народов мира» до «Квазары: гиганты Вселенной». То, что интересно. Например, стала учить французский язык. Без цели. Потому что он всегда ей нравился по звучанию.

До тридцати лет женщине редко хватало времени на книги – гонка за успехом в столице, выгорание. Теперь можно наслаждаться, просвещаться, духовно обогащаться! Столько создано произведений, талантливых и средних! Это слепки души творцов. Виолетта считала, что хотя и не состоялась в жизни, зато может прикоснуться к тем, кто след оставил.

Если бы периодически не пульсировала мысль, что жизнь-то проходит, надо всё-таки чего-то добиться, если бы не поднималась в полный рост мечта путешествовать, не вмещаясь в тело!.. А на это нужны деньги… Тех, что Виолетта имела сейчас на своей нерегулярной работе, еле-еле хватало на жизнь, а уж учитывая, что она любила поесть и выпить…

«Да, пора что-то менять, я обязательно начну новую жизнь, но не сегодня. Нет-нет».

За несколько лет затворничества у Виолетты не осталось друзей. Их и раньше было не так много… Ныне она и вовсе общалась только с соседкой по подъезду Анной. Последняя казалась ей не слишком… эм… эрудированной, зато была человеком добрым и компанейским. С Аней депрессивной Виолетте становилось веселее: поговорить о потустороннем, поиграть со щенком Сэмиком (была мысль его взять, но не успела – малыша уже забрали, пока она думала), выпить немного винца и непременно экспрессивно исполнить композицию группы «Наутилус»: «Одинокая птица, ты летаешь высоко-о…» И каждая женщина считала, что песня – о ней. А эти «охотничьи» байки Анны, которая считала себя роковухой!..