– Смотри, мне вчера выдали зарплату, – я вытащила тоненькую пачку денег и показала ему. – Поделим честно пополам. Половину – тебе, половину – мне.

И протянула ему деньги. И вдруг он засуетился, руки у него задрожали, он, пряча взгляд, схватил деньги, забегал по коридору, натыкаясь на мальчика.

– Где мама? – спросил у него.

– Мама спит на кухне, – серьезно ответил мальчик.

– Она всегда спит после дозы, – объяснил грузин.

– Тетя, дай мне рубль, – попросил мальчик.

Я уже никого не слушала, нащупала замок, рванула дверь на себя. Он закричал мне в спину:

– Подожди, я тебя провожу!

Не помню, как спускалась на лифте, как выбежала из подъезда, совершенно не понимая, где нахожусь и в какой стороне метро. Темно, какие-то тени шатаются у подъезда.

– Направо, здесь направо, – я обнаружила его рядом с собой, он все-таки вышел следом за мной.

Я побежала, уже виднелась широкая улица, по ней проносились машины.

– Останови мне машину, – крикнула я ему.

– Конечно-конечно, – он с готовностью бросился к обочине и вскинул руку.

Сразу остановилась какая-то «тойота».

– Друг, – сказал он, – мою подругу подвезешь, куда она скажет?

– Садитесь, – кивнул мне водитель.

Я устроилась рядом с водителем и уже захлопнула дверь, как незнакомец вдруг протянул водителю в открытое окно мои деньги:

– Это за проезд (грузин же – что бы ни случилось, он должен заплатить за девушку) И повернулся ко мне: – Я тебе позвоню.

– Даже не вздумай, – разозлилась я окончательно, – не забудь, что я знаю, где ты живешь. Я сообщу в милицию, и они накроют ваш притон. Поехали же скорей.

Машина сорвалась с места с визгом, понеслась вперед по ночной Москве. Я видела в боковое зеркало, как он одиноко стоял на тротуаре и (нет, в это невозможно поверить) махал мне рукой.

И я вдруг разрыдалась. Настигло меня всё-таки. Размазывая тушь по лицу, задыхаясь слезами, икая и кашляя, я вылила на водителя всю свою историю одиночества и неудачного свидания.

И знаете, что он мне сказал, когда я замолчала?

Он сказал:

– Я не понимаю: что вы, нормальные славянские девушки, в этих черножопых находите?

У меня аж весь стресс прошел.

– Так я же сама черножопая! – сказала я ему. – Машину останови! Приехали!

– Идиотка, – сказал мне водитель на прощанье. Что есть абсолютная правда.

– Свэта-джан! – кричала маленькая пожилая женщина на весь венский аэропорт, где у нас с мамой была пересадка на вашингтонский рейс.

Мама отодвинула чашку с кофе и завертела головой во все стороны.

– Это Иоланта! Ее прокуренный голос!

– Свэт! – женщина бежала к нам, сильно припадая на правую ногу, как хромая гусыня.

– Иоланта! – мама протянула к ней руки. – Как ты меня узнала? Я совсем седая, волосы десять лет не крашу.

– Свэта-джан, ти такой же красывый! Я твой дочка узнал. Он такой, как ти многа лет поназад. – Иоланта обняла меня. – Помнишь, ты орал под столом, балик-джан (детка)?

– Иоланта, Иоланта! – мама гладила по соломенным волосам своего неизменного «мастера парикмахерского дела», как гордо называл Иоланту папа. – Никого из твоих клиентов не осталась. Ни Розы, ни Вали, ни Римы. Я плохо вижу… А ты по-прежнему выжигаешь свои великолепные черные кудри перекисью? Где ты живешь, Иоланта?

– Я в Бейрут вернулся и пожалел, что Ереван бросил, – плакала Иоланта. – Ти куда летал?

– Я в Америке живу, у дочки.

– Саша тоже?

– И Саши нет…

– Вах, мама-джан! Мой лучший доктор! Нога болит, никто не понимал, а Саша лечил. Я хожу без палка.

– Ты счастливая, Иоланта! Пережила полиомиелит, а твои сестры – нет.

– Свэт, ти помнишь мой квартира в пятнадцатый квартал?

– Еще бы! – счастливо и молодо засмеялась мама. – Там был секретный краник на батарее, и, когда ни у кого не было ни горячей, ни холодной воды, у тебя была. Как держался начес из волос, вымытых водой с ржавчиной из батареи! Неделю! Без лака!