с ветром где сдружился,
с городским повесой.
Раз дружок под осень
налетел со свистом,
облетел весь в озимь,
стал осинник чистым,
Тихим и прозрачным,
грустным, молчаливым.
Иволга лишь плачет:
листья, где вы, чьи вы?
Не шуми, осина,
не бледней от горя,
где-то по России
ветер сына гонит.
Где-то по России,
где – и сам не знает,
о тебе, осина,
часто вспоминает.
* * *
Когда осень серая,
когда осень скучная,
озими посеяла,
залегла под тучами,
я пройдусь по лесу,
с детства он знаком мне,
ни сучком не тресну,
не споткнусь о корни.
В этот день осенний,
в этот день не лучший
я брожу, рассеян,
одинокий, скучный.
Не с кем слова молвить,
с вами лишь – деревья,
и о детстве вспомнить
в крае одном древнем…
Здравствуй, друг берёза,
не устала плакать?
Листьями так слёзно
На дорогу капать.
Ну, а ты, осинка,
позвени мне тонко
веткой-хворостинкой
в колокольчик звонкий.
Что молчите, ели?
или – не напрасно?
Скоро вас метели
снегом разукрасят.
Не грустите, вербы,
над речным обрывом,
берегите нервы,
бойтесь нервных срывов.
Скоро ветер срежет
листья ваши бритвой,
хорошо бы прежде
нам поговорить бы.
Помните, как белкой
я взлетал в ваш полог
рядом с речкой мелкой,
был я юн и звонок.
А теперь, вот, осень,
а теперь, вот, ветер,
не стоните, сосны,
не ломайте ветви.
В этот день осенний,
в этот день не лучший
я брожу, рассеян,
одинокий, скучный.
Не с кем слова молвить,
с вами лишь – деревья,
и о детстве вспомнить
в крае одном древнем.
In memoriam
Сергей Орлов
Не мог я знать его – ни на войне,
и ни в краю его озёрном:
намного старше был он по годам,
Севера таинственные зёрна
в душе его росли – с войною пополам.
И вот однажды, белой ночью,
на берегу забывшейся Невы
увидел на лице его воочью
клеймо красноречивое войны.
Средь молчаливых строгих зданий
лицо то было не лицо – а лик
гигантских битв, невиданных страданий,
войны недавней онемевший миг.
На том лице, войною опалённом,
дымящемся, как поле – под огнём,
в сраженье уходили батальоны
июльским или августовским днём.
Прошел он мимо, человек обычный,
в костюм одетый, как на всех, простой,
по набережной, ко всему привычной,
с судьбой зарытых в шар земной.
Николай Рубцов
Над Россией поют соловьи,
великого сердца поэты,
их при жизни, Россия, люби,
пока песни не все ещё спеты.
Ведь не знают, как долго им петь,
может, скоро от песен устанут
и начнут о днях тех скорбеть,
когда голос рассёк поляну.
Или, крылья раскрыв на ветру,
в мёртвый час, никому не мешая,
на рассвете однажды умрут,
древней песней поля оглашая.
Как недолго поют соловьи,
может, скоро совсем перестанут,
и берёзы, и ивы твои
от тоски, о Россия, увянут.
Но пока поют соловьи,
видно, песни не все ещё спеты.
О, как рано, Россия, твои
умирают поэты.
1979
Александр Яшин
Деревня… как деревня,
угор, ну что ж… угор.
Но смотрит ворон древний
по-яшински – в упор.
Бобришный, не Бобришный,
забыл, какой был бор,
но знаю – в ели ближней
Яшин – как укор.
Ни в чём не виноват я,
кричу ему – ни в чём:
висит тумана вата,
как саван, над ручьём.
Ни в чём не виноват я,
вы слышите – ни в чём:
я не вставал на брата
ни словом, ни мечом:
ель косматой лапой
держит за плечо.
Лесная жуть и нечисть,
лесная хмарь и хмурь,
я нагибаю плечи,
я стряхиваю дурь.
Бобришный, не Бобришный,
забыл, какой был бор,
но знаю – в ели ближней
Яшин – как укор.
Сергей Есенин
Ты на Ваганьковском покоишься, Есенин,
а журавлей уносит время вдаль.
Вот над Москвой летят они осенней,
неся на крыльях радость и печаль.
Как высоко летит теперь их стая,
как редок клин, как стал он незнаком.
И всё ж, над Лужниками пролетая,
ещё понятным говорят нам языком.
Поэт великий полевой России,
не зря ронял, как листья, ты слова,
поля рязанские не зря тебя растили,
земля недаром тебе силу отдала.