пользовался в партии большим авторитетом и, несмотря на его опалу, многие руководители относились к нему с большим уважением. Если бы было иначе, Никита Сергеевич отправил бы Молотова на пенсию прямо в 57-м. Но он не смог так сделать. У Маленкова[29] тоже хватало сторонников. Он многих успел выдвинуть, и люди чувствовали себя обязанными ему. Обязанными и связанными с ним одной веревочкой. Постепенно тех, кого считали «маленковцами», убрали с руководящих постов. Но этот процесс был долгим. К 22-му съезду убрали лишь некоторых. И заменить часто было некем, и внимания привлекать не хотелось. И у Кагановича[30] были повсюду свои люди. За Молотовым, Маленковым и Кагановичем следили, но у Молотова и Кагановича был богатый опыт подпольной работы. Они могли действовать тайно. Могли застать Никиту Сергеевича врасплох на 22-м съезде. Была такая опасность. Застать врасплох на съезде означает победить. Решение съезда никто изменить не сможет. Высшая инстанция. Тот, кому удастся повести за собой съезд, победит сразу и окончательно. Никита Сергеевич все понимал и хотел подстраховаться. Ему требовалось как можно больше сторонников, потому что победа зависела от числа голосов и от их веса. Вот он и стремился оставить до поры до времени в своих сторонниках даже тех, с кем он обошелся несправедливо. Меня, например. На всякий случай. Чтобы не выступили против, чтобы поддержали, если что. А уж после съезда можно «решить вопрос» окончательно. Тогда уже нечего будет опасаться. Нечего и некого.

Насчет меня Никита Сергеевич ошибался. Ему не надо было водить меня за нос, успокаивать лживыми обещаниями. Я бы никогда не позволила себе плести интригу против Первого и устраивать раскол в руководстве страны из-за личных амбиций. Я, собственно, и поддержала его в 57-м в первую очередь потому, что являюсь противником раскола. Басню Крылова про Лебедя, Щуку и Рака знаю наизусть. Советское руководство сильно своим единством и всякий, кто смеет посягнуть на это единство, – мой враг. Интересы Советского Союза для меня выше всего. Я не интриганка, но Никита Сергеевич считал иначе. Когда я поняла, что меня долгое время водили за нос, и поняла почему, обида вскипела в душе со страшной силой. В результате произошло то, что произошло. Больно, когда тебя незаслуженно оскорбляют недоверием. Одного раза достаточно, чтобы сердце болело всю оставшуюся жизнь. Но стократ больнее, когда все повторяется. Да еще и таким вот гадким образом. Это не по-товарищески, не по-коммунистически и не по-людски. Было такое чувство, будто я работаю не в Советском правительстве, а при каком-нибудь императорском дворе. Не могу представить, чтобы что-то подобное могло бы происходить при Сталине.

Пример руководства разлагающе действует на нижестоящих. Как бы там ни было, а пример берется с тех, кто наверху. Не случайно за последние 10 лет интриги охватили сверху донизу все структуры. В моем министерстве пытались с помощью подковерных интриг снять двух начальников управлений и начальника отдела снабжения. Не получилось. Притихли. Поняли, что меня не провести и что я таких вещей не по-терплю.

Никогда ни перед кем не лебезила и не собираюсь начинать. Просто в интересах дела я способна переступить через личные обиды. Мне, как министру культуры, для дела были нужны рабочие отношения с руководителями государства. В первую очередь – с Никитой Сергеевичем. Очень много вопросов решалось только через него. Поэтому я стиснула зубы, взяла себя в руки и делала то, что считаю нужным, не афишируя своих мыслей. Мыслями хорошо делиться с бумагой. Так спокойнее всего. Если бы я просто поздравила Никиту Сергеевича с юбилеем и ничего бы не подарила ему, то он бы обиделся. И если бы подарок был символическим, он бы тоже обиделся. Углядел бы в этом неуважение. Потому мне пришлось поступать соответствующим образом. Взамен я получала возможность решить важные вопросы напрямую, избегая долгой бюрократической возни.