– Так что и здесь они, наверное, Назаровна, на долгие времена не уживутся, – заключил он тему Евгения. – Не живут два медведя в одной берлоге, понятно тебе?

Павла кивнула. Слушать старика ей было чрезвычайно интересно. Теперь надо было понять, кто же все-таки самый главный и на кого нужно работать, кому угождать, кого слушаться беспрекословно.

– А ты догадайся! – подняв кверху корявый палец, значительно произнес старик. – Раскидай мозги вдоль и поперек. Прикинь!

– Товарищ генерал?

– Адмирал, – поправил опять Мефодий. – А знаешь он какой адмирал?

– Морской?

– Адмиралы все морские. Он – Герой Советского Союза.

– Слышала.

– А через что?

– Через храбрость?

– Само собой. А еще через что?

– Дело не женское, дедушка. Вы разъясните.

– Через храбрость, Назаровна, но еще и через ум. Умно воевал. Мало людей побил, а врагу нанес расстройство и поражение. Он им дал прикурить – фрицам, товарищ адмирал Степанов, его даже в сводках Верховного командующего поздравляли и поименно – Р. М., то есть Родион Мефодиевич. Я сам слышал уже после изгнания отсюда временно оккупировавших нашу территорию захватчиков.

– Но хозяин-то этому дому – Евгений Родионович?

– Женька, что ли? Женька над своей Ираидой и то не начальник. Он, Родион Мефодиевич, и Варвара.

– А Варвара Родионовна незамужние?

– Нет, – со вздохом произнес Мефодий, – незамужняя.

– Разводка?

– Глупости несешь. Кто такую женщину может оставить в разводе? Не разводка. Одинокая, и все тут…

– Да вы скажите, дедушка, я ведь никому…

– А такого, что никому, я никогда не изложу, – произнес дед, утирая чайный пот посудным полотенцем. – Я то говорю, что им в ихние глаза не раз и не два лично высказывал. Это я тебе не секреты выбалтываю и не сплетни, а для твоей и нашей пользы, чтобы не было в твоей пальбе ни перелетов, ни недолетов. Чтобы ты службу знала…

И, заметив, что Павла собирается налить себе в стопку еще «вина», посоветовал:

– Раньше времени не напивайся. Родион Мефодиевич это страсть как не переносит. Считается – служебное время. Пойдешь на берег в увольнение – отдохни, а так – ни Боже мой…

– На какой такой берег? – испугалась Павла.

Но дед Мефодий не ответил, по второму разу принялся закусывать после четырех стаканов чаю.

Грузовик так и не пришел за ней. Конечно, проклятый Яковец повез «левый товар» – он даже не стеснялся об этом рассказывать: о своих доходах, о том, как он «толкает халтуры», – ну, погоди же, конопатый негодяй с челочкой! Ничего, она ему устроит веселый разговор, будет знать, как обманывать Варвару Родионовну Степанову. Ведь клялся же и божился, что не позже шести будет «как штык» возле Дома колхозника.

Впрочем, от всех этих угроз Яковцу ей-то было не легче. Она устала, промокла, ей хотелось лечь, хотелось отогреться за весь этот такой длинный день. И может быть, даже поплакать. Раза три за эти годы на нее вот эдак накатывало: все казалось ужасным, безысходным, жалким – и прошлое, и будущее, и нынешний день. Все представлялось не имеющим никакого смысла. И сегодня тоже так накатило.

– Дело пахнет керосином! – сказала она себе угрожающим тоном.

Но губы у нее дрожали. Если уж Яковец ее предал – значит, она зашла в тупик, значит, всем ясно, как она ослабела и сдала за эти дни ожидания. И зачем? Чтобы повидать его из такси и поплакать, как над свежей могилой? Пропади он пропадом, этот Устименко, что это за горькое горе привязалось к ней на всю жизнь, ведь даже в книгах не прочесть про такое несчастье! Везде говорится, что время – лучший лекарь, а ей чем дальше, тем хуже. И уж совсем худо нынче. Вот ждет, прогуливается с независимым видом, словно бы дышит воздухом…