Порой трудно представить себе те или иные неудобства, внезапно постигшие организм, пока этот организм чужой. Обморок, невозможность встать, – всё это явления временные, я в этом уверен. А если нельзя встать никогда? Или что-то другое, но никогда? Неприятно, очень мягко говоря. Тот дядька тоже был уверен в своём временном состоянии, но оно было столь затянувшимся, что мечта о бараньей косточке порой звучала как несбыточная, поскольку была озвучена не единожды. Его пребывание скрашивали ежедневные посещения родственниками и земляками. Они приходили, как правило, целой компанией. От двух до пяти человек. Всегда весёлые, но спокойные, не шумные, уважительно относящиеся к остальным болезным в палате. И если в это время кавказец не был привязан к капельнице, то все они выходили в общий холл.

Соседом справа, у окна, сначала был молодой парень. Он покинул больницу на следующий день, поскольку завершил весь комплекс медицинского обследования по направлению от военкомата. Ему на смену пришёл дедок. Дяденька, не сильно дряхлый, однако потрёпанный жизнью и вредными привычками. О вреде всех этих привычек известно каждому, но сладость «запретного плода», эйфория поднятого градуса, дымная пелена табачного дыма и прочее всё же манят, завлекают, а впоследствии нередко завладевают мыслями, умами, судьбами людей. Но это лёгкое отступление к дяденьке мало относится. Не до эйфории… Скорее неполноценная еда в детстве, да суррогатный алкоголь в молодости лишили его части желудка ещё несколькими годами ранее. Сейчас у него случилось какое-то обострение. В былые времена, работая плотником на стройках, он вставлял окна и двери в столичных новостройках. Работал и в летнюю жару, и в зимний холод, неся благоустройства в наши жилые кварталы. Видимо уже не первое обострение внутренних шрамов привело его на больничную койку.

Однако этот дедок оказался слегка хлопотным для меня. Даже заставил понаблюдать за ним. Да не просто наблюдать, а почти шпионить! Подтолкнуло меня к столь неприглядной миссии, а точнее даже принудило – моё тесное с ним соседство. То, что некий безымянный хирург наотрез запретил ему бросать курить, верилось, конечно, с трудом. Однако со слов дедули, именно хирург, резавший ему когда-то желудок, сказал, что если бросишь курить – умрёшь! Якобы: «Слишком большой стаж курения». Вот дедок и боролся за свою жизнь с помощью перекуров. Конечно, в хирургическом отделении курить запрещено, наверное, как и во всех остальных отделениях, – больница всё-таки. Хотя разве поймёшь этих медиков, если вдруг дед не врал? Но ведь туалет, это такое некое государство в государстве. Здесь свои законы, порядки или скорее их отсутствие. В конце концов, каждый волен издеваться над своими лёгкими используя собственные фантазии и возможности, которые не должны выходить из уборной комнаты. Но, экономный с детства дедок, воспитанный в бережливом ключе тотального дефицита прошлых времён привлёк моё внимание. Возвращаясь с перекуров, он приносил с собой страшно неприятный запах. Нет, не тот запах из курилки, который многим знаком и с течением некоторого времени частично выветривавшись, приглушается. Тот был иным. Мерзкая, не проходившая со временем вонь. Такая исходит от затушенных окурков. Но как? Мне даже в голову не могло прийти, что в пачку с ещё целыми сигаретами он прячет свои окурки, оставляя их «на потом». Я был уверен, что те времена, когда была необходимость беречь каждую вонючую крупицу, уже давно канули в лету. Ведь это зловонье пропитывает целые сигареты в пачке. Конечно, он не баловался ароматизированными «Золотое руно», предпочитая простенькую «Ява», но запах чистого табака всё же лучше. Мне, например, всегда был приятен запах сигарет, а ещё лучше сигар. Даже бросив курить более двадцати лет назад, я могу с удовольствием понюхать хороший табак. Времена то в лету канули, а вот дедок остался. Остался верен себе и своим привычкам. Разоблачив его скрытую угрозу, я был вынужден проявить бдительность, отслеживая перекуры деда. Пришлось взять под контроль, что он несёт с собой в палату. Даже предлагал ему деньги на сигареты, только чтобы он не травил меня из тумбочки, разделяющей наши кровати. Деньги он не взял, но стал перепрятывать «бычки» в коробок со спичками. Спички пришлось отобрать, заменив их зажигалкой. Так от окурков в палате мы избавились. Я не видел, как расставался он с ними в туалете, надеюсь, что без слёз. А может быть стал прятать там свои «заначки».