– Да.

Чем дальше, тем интереснее. Значит, сегодня он увидел ту девицу, которую не смог похитить, поэтому и удивлялся так сильно, поэтому и Глеб сомневался – знакомить ли нас. Но почему он решил его принять к себе, явно под бдительным надзором боевиков, но ведь допустил, а может спас? Но не успела задать вопрос, Олег понял и сразу ответил:

– Некоторым генералам, людям, он стал мешать – слишком много знает, его много раз пытались убить, но он умудрялся даже от наемников уходить, специалист. Бороду отрастил, прятался, но я его нашёл.

И когда успел: то меня спасал, то Аароном занимался, то в Париж и Норвегию ездил с нами. Только открыла рот задать следующий вопрос, как Олег и на него ответил:

– Его отец был садовником какого-то герцога, вот он в детстве и научился, пока навсегда в армию не ушёл. А хлеб, видимо, это из каких-то правил выживания людей.

Нет, такой хлеб ради выживания не пекут – это уже душа, божий дар. Да и ветчину такую без души не приготовить. Хотя, если выживание, то травы точно знает, какая травка жизнь спасти может это он знать должен. Виктор тоже решил сказать своё веское слово для моего успокоения:

– Катя, мои мальчики за ним смотрят, хорошо смотрят, от них он точно не уйдёт.

– Я его не боюсь. Такой хлеб не причинит мне никакого зла.

Глеб даже глаза поднял к потолку и вздохнул, моей наивности нет пределов. А Олег только улыбнулся, привёл, конечно, спас от людей, даже Глеб под своё крыло взял, но посмотреть в сторону не дадут. Неожиданно подал голос Андрей, тихонько сидевший в уголке на пуфике:

– Я установил камеры слежения, реагирующие только на его передвижения. Если он пересечёт установленную границу, они сработают.

Мне осталось только тяжело вздохнуть – пожалуй, побег за хлебом у меня не получится. Олаф засмеялся, я совсем забыла, что он читает мои мысли.

– Катя, ты лучше так не думай, ешь пока хлеб, а энергией мы тебя будем лечить. Ты меня даже не поражаешь, я уже многое о тебе узнал, увидел, только понять никак не могу.

Олаф решительно встал с дивана, а лица присутствующих стали очень серьёзными, даже глаза Виктора изменились, прищур странный появился. Ну, вот, сейчас начнётся, я выпрямила спину и приготовилась что-то новое о себе узнать.

– Ты уникальное создание природы. Природа производит на тебе какой-то эксперимент, она выжимает из тебя все физические силы, заставляет пройти через невероятную боль, а потом меняет тебя, восстанавливает и снова меняет через боль. Я, когда твои первые муки смотрел, никак не мог понять, как ты смогла выжить. В твоём возрасте, с твоим физическим телом это просто невозможно, а потом понял – ты выжила только силой мысли. И каждый раз всё так и происходило, тело практически погибало, но сила мысли заставляла его жить.

Он прошёлся по столовой, а я пыталась понять, что он говорит – именно с мыслью у меня в такие моменты было совсем плохо, никаких мыслей, сознание отсутствовало, кроме последнего испытания. Но и тогда я особенно ни о чём не думала. Но все внимательно смотрели на меня и видимо искали хоть какие-то проблески этой мысли. Я даже растерялась от этих взглядов, посмотрела на Глеба, но и он сидел весь в поисках этой самой мысли.

Олаф остановился напротив меня и продолжил:

– О том, как ты им кровь свою предлагала, когда кожу меняла и сердца соединяла, я даже говорить не буду, там всё понятно.

– Олаф, тебе ясно, мне не очень.

Наконец, я обрела дар речи и решила уточнять сразу, иначе запутаюсь в остальном. Олаф наклонился ко мне и посмотрел в глаза:

– Скажи, умирая, ты бы отдала свою кровь Глебу, чтобы он жил?