А я помню точно. Все именно так!
   Бологое 1990 г.

«   Еще вчера был снег да снег…»

   Еще вчера был снег да снег,
   А к ночи вдруг пустился тихий дождь.
   К утру он вымыл розги красных верб,
   Вонзился в лед тропинки, будто гвоздь.
   Дохнуло черным паром все вокруг.
   Болотце замочило берега.
   В его разливе скрылся низкий луг.
   Блестит на ветке капля, как серьга.
   Забредил звоном капель мокрый лес.
   Повсюду слышно только: «Динь-динь – динь»
   И даже в чаще снег почти исчез…
   Вот-вот сквозь тучи вдруг проглянет синь.
   Хотя февраль не сдал свои права,
   Он что-то проглядел, чудак седой…
   В хмельном веселье кружит голова,
   Чу, всходит робко стебель молодой.
   Как дышит благодатью капель звон,
   Что шепчет он сквозь ситечко дождя?
   Я слышу! Я по-прежнему влюблен:
   «О, Русь, как я люблю тебя!»
   Бологое 1990 г.

«   А почему? Да потому…»

   А почему? Да потому,
   Что был солдат бумажный.
 Б. Ш. Окуджава

У солдата оловянного оловянные глаза.

Штык и сабля оловянные… Какова его душа?

Битва, буря окаянная – не вздохнет, не дрогнет он,

У него мечта желанная – безнадежно он влюблен.

Мысли все лишь о красавице, ах, как чудно хороша.

Он танцовщице не нравится – оловянная душа.

О наградах, славе, почестях – не о том мечтает он,

Изнуряет одиночество – в нем он жалок и смешон.

Служит детскою забавою удивительный солдат,

Не гоняется за славою, в этом он не виноват,

И таинственною искрою не блеснут его глаза,

Только вдруг случайно выскользнет оловянная слеза.

Он сквозь слезы улыбается и ведет простую речь:

«За тебя, моя красавица, я готов в любую печь».

Катит звонко оловянная непорочная слеза,

У солдата оловянного – чисто золото душа.

   Бологое 1990 г.

Солнцеворот

   Средь бесконечной маяты
   Забот, грехов,
   Из года в год цветут цветы,
   Кричат без слов.
   Они кричат о красоте,
   О праве жить,
   В красноречивой немоте:
   «Любить, любить…»
   Морозом полыхнет метель,
   Их бьет озноб.
   Зима закрутит канитель —
   Везде сугроб,
   Но солнца вешние лучи
   Разбудит грач.
   Кричи, подснежничек, кричи,
   Ликуй, не плачь.
   Не плачь, что год сменил другой,
   Что мчится жизнь.
   Твой цвет небесно-голубой
   Велит: «Держись».
   И пусть в сединах борода,
   Так то – пустяк.
   Пришла весна, ушла беда,
   И тверд мой шаг.
   Бологое 1990 г.

Неделя до Рождества

   Предновогодней кутерьмой
   Скупых улыбок, поздравлений
   Прощался старый год со мной
   Без грусти и без сожалений.
   И грянул новый год хмельной,
   Объял меня своим дурманом,
   Волнистой, мутной пеленой
   В своем застолье окаянном,
   А следом дребеденью дел,
   Нахлынувших водоворотом,
   Пришел опять рабочий день,
   С похмелья, обливаясь потом.
   Но странно так, хмельной дурман
   Очистил душу от сомнений.
   Покоен мыслей океан.
   Во мне проснулся добрый гений.
   Я полон сил, надежд, забот,
   В сочельник полон покаянья,
   Надеюсь, что удача ждет,
   И все исполнятся желанья.
   Жаль, а так надо бы, увы,
   В день светлый Рождества Христова
   Сюда не явятся волхвы,
   Чтобы прославить Божье слово…
   Бологое 1990 г.

«   Я спал, а скрипка ворожила…»

   Я спал, а скрипка ворожила
   На длинной радиоволне,
   И мне пригрезилось так живо:
   Ты тихо улыбнулась мне.
   Я спал, а скрипка бушевала,
   Вспенив Вселенский океан.
   Мне так тебя недоставало,
   И сердце мучилось от ран.
   О, скрипка, скрипка, пой же скрипка,
   Продли мой нежный, сладкий сон.
   Гляжу: везде твоя улыбка,
   Она вокруг – со всех сторон.
   Замолкли звуки. Тихо стало.
   Пора опомниться от грез.
   С тех пор прошло ночей немало,
   Довольно смеха, меньше слез.
   Москва 1990 г.