- Так… стоп, - ловлю её ладонь и разворачиваюсь.

Алина будто меня не слышит или не желает слышать. Мы спали с ней время от времени, по учёбе наши потоки пересекались, и в прошлом году мы даже неплохо зажигали в тёмных укромных закутках, когда и ей, и мне хотелось скинуть напряжение между лекциями. Но с зимы у нас больше нет общих курсов, а на вечеринках для меня всегда было достаточно свежих лиц, чтобы обращать на Алину должное внимание вне университетских стен. В тусовке она была похожа на остальных девок, ничем не выделялась, и приятный прилив адреналина, который я ощущал в универе, отсутствовал.

- Не-а, - выдыхает она и тянется к моему рту.

Успеваю лишь схватить её за плечи, но жадные губы касаются моих, а я с удивлением понимаю, что ничего не чувствую. Ничего, кроме раздражения.

Громкий звук разбившегося об пол стекла прерывает этот порядком затянувшийся контакт, и я вижу Тому. Стоит напряжённая, как струна, и взгляд её прыгает с Алины, на меня, на разбившийся бокал и обратно. Она словно в цикле, а я злюсь на ситуацию.

Всё как в тупой подростковой драме. И что, мне теперь оправдываться, говоря, всё не так, как ты подумала? Наверное, придётся. Потому что осознаю, что если бы я застукал Тому с каким-нибудь хреном в подобной ситуации, я бы сначала пар спускал, махая кулаками, а потом бы уже выслушивал объяснения. Если бы вообще до них дошло.

- Тома, всё нормально, - начинаю примирительно, краем глаза замечая, что Алина сливается из кухни, не желая попадать под горячую руку.

Вот ведь дрянь! Откуда-то появляется ощущение, что она всё это разыграла. Как по нотам.

- Кто это? Как её имя? – У Томы прорезается голос.

Собираюсь подойти и прояснить эту сцену, а Тома снова и снова спрашивает, кто это был. Отвечаю, что это неважно, но одно слово, вернее, имя обрубает импульс напрочь.

Не контролирую себя, сжимаю предплечье Томы, хочу выяснить, откуда она узнала про Инну.

Бл… откуда?

Перед глазами темно, меня будто отшвыривает на шесть лет назад. И мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы вернуться в реальность и не сделать Томе больно, вытряхивая у неё признание.

- Тимур? – она дёргает руку на себя, когда объясняет, что я произнёс имя Инны во сне.

Отшатываюсь, чувствуя, что мне надо уйти из этой клетки, пока я не сделал какую-нибудь хрень, потому что, кажется, я перегнул палку и Томе действительно больно. Она трёт место, где мои пальцы впивались в её кожу.

Мне просто надо успокоиться. Просто надо прийти в себя.

Без Томы.

Но девчонка мне попалась настойчивая. Она выбегает за мной на задний двор, прёт через толпу, расталкивая мешающих ей руками, и следует по пятам, просит притормозить.

Не отвяжется ведь.

Останавливаюсь, и Тома с разбегу влетает мне в спину. Разворачиваюсь, хватаю за запястья, даже встряхиваю. Кажется, легонько. Или не очень. Хрен разберёшь.

- Можно мне побыть одному, - цежу каждое слово отдельно.

- Нет! – твёрдо отрезает Тома, облизывая губы.

Этот жест и её отказ, а ещё рука, вцепившаяся в мой локоть, заземляют. Я снова в здесь и в сейчас. А не в тёмной машине, где воздух пропитан запахами железа и фатальной необратимости.

Тома не требует объяснений сцене на кухне и моей странной реакции, наверное, подсознательно чувствует, что не стоит.

- Тим… - тянет она, и это её короткое мягкое «Тим» ломает.

Она даже моё имя, бля, произносит иначе.

Сгребаю девчонку в охапку, вжимаюсь в неё, и она позволяет мне стиснуть себя гораздо сильнее обычного. Даже не пищит возмущённо.

Ей может не понравиться, когда я заговорю. Сейчас я не тот беззаботный парень, с которым она проводит время вот уже три недели. У которого жизнь течёт без лишних проблем. Всё самое тёмное рвётся наружу. Потому что кто-то вскрыл этот грёбанный ящик Пандоры.