- Он первый начал, - ворчит, укладывается, - я его не звал, - разбираю пожитки, из которых он вывернулся, как змея из старой кожи, оставив на полу всем скопом, складываю всё на стул рядом с кроватью. Потом набираю, что может пригодиться Красавчику: анальгетик, шприц, антисептик, на всякий случай, и таблетки, если нос не сильно болит, чего зря попу дырявить, а Игорь заявляет, - не ходи!

- Нормальная тема! Может, мне у тебя спросить, кого лечить, а кого на помойку выбросить?

- А, сможешь меня выбросить? – какого ответа он ждёт? Честного? Я могла бы ему признаться, что если бы было в моей власти, то уже не одну сотню раз, выбросила бы его, сожгла, разорвала, растоптала и забыла! Но нет у меня такой функции! Лишена! Или она сломалась в процессе борьбы с самой собой. Только не признаюсь! Наоборот, оборачиваюсь и с холодным профессионализмом, на какой только способна, прямо в глаза, прямо ртом отвечаю,

- Нет, не могу, - он светлеет, но я отрезвляю, - и его не могу! Я клятву Гиппократа давала! Даже врагов лечить обязана! – сразу потухает и бухается на постель со всей силы, - вот и правильно, сон – лучшее лекарство…

***

Сначала по-быстрому заношу посуду в столовку, девчата крутятся, как белки в колесе, принимая вторую партию едоков, всё оставляю, благодарю и пулей, пока не начались расспросы, что, да как, да все эти намекающие улыбки, будто я - главная зачинщица вчерашнего беспредела.

Потом мчусь навещать вторую свою жертву…

На улице ненадолго сереет день, но так сдувает и метёт, что даже краешка солнца, которым можно полюбоваться в спокойную погоду, не видно.

Я питаю тайную надежду, что Никитос спит, думаю, загляну к нему потихоньку, убедиться, что он в порядке, и уйду. Потому что не нужен он мне совсем, где-то глубоко в душе, я об этом догадывалась сразу, но не каждому же любовь до гроба даётся, что ж теперь в монастырь, что ли? Тогда и монастырей-то на всех не хватит.

Но теперь, после Стрельцовских нежностей, после правды самой себе, обманывать хорошего человека не хочется…

Зря надеялась, Красавчик ждал. Как только сунула нос в незапертую дверь их с соседом вагончика, сразу подорвался навстречу.

- Лежи, лежи, - останавливаю, - тебе постельный режим прописан. Вдруг ещё и сотрясение. Не тошнит? Голова не кружится? – подхожу и присаживаюсь на краешек кровати. Смотрю у него телефон в одеяле завалился, а там тетрис включён, - Никита, ты с ума сошёл? У тебя травма головы! Бросай все эти мелкие игры, нельзя напрягать зрение!

А он смеётся дуралей, ему нипочём,

- Мне всё можно напрягать! Не тошнит и не кружится! – потом передумывает, - нет, вру! Кружится!

- Ну вот! – всё-таки сотрясение мозга!

- От тебя, Ин! Ты кружишь мою голову! Только ты! – короче, у него там точно в башке что-то стряхнулось, раньше хоть намёки были, а теперь лепит всё напропалую! И что с ним делать?

Надо рубить концы, реально понимаю, что ничего не выйдет! Если бы Стрельцов не приехал на эту чёртову вахту, то может быть и вышло бы, а теперь осознаю с прозрачной ясностью, что ничего, никогда и не с кем не получится! Иногда кажется, что этот гад всё понимает и смеётся над моими жалкими потугами изображать счастливую независимость. Надо наконец разуть глаза и назвать вещи своими именами: Игорь Стрельцов – мой пожизненный приговор.

Вот есть же люди, у которых за жизнь бывает несколько любовей, ну или скажем, хотя бы привязанностей, и нет одной-единственной настолько глубокой, чтобы она тупо мешала жить! Память о прошлом, о первой любви остаётся светлым чувством, у кого ни спроси, но люди при этом строят новые отношения и довольны. А у меня ничего светлого, просто, клин какой-то! В принципе, если бы я умела ловить знаки свыше или прислушиваться к внутреннему голосу, ответ о том, что рыпаться бессмысленно, получила бы давно.