– Марина, мне кажется, что англичане – гениальные люди.

Ответ ни к селу, ни к городу. Что за ерунда творится у этого художника в голове? Марина решительно не понимала, но пока эта ерунда дает ей силы пережить ночь – пусть несет, что хочет. Она решила просто поддакивать в трубку. Может, он вообще наркоман и сейчас под кайфом. Это бы объяснило и доброту, и участие, и понимание.

– …потому что у них «вы» и «ты» звучит одинаково. Они не тратят бесценное время общения с новым знакомым на неловкие фразы.

– Намек понят. Так чем тебе не угодила моя прическа? – Марина сделала акцент на обращении.

– Я художник.

– Я знаю, – хмыкнула женщина, понимая, что его «не впопад» продолжается.

– Ни один художник не может спокойно смотреть на то, как кто-то уродует совершенство. Даже если совершенство делает это само или платит кучу денег салону красоты.

Голос, несущий этот бред, звучал на удивление серьезно. Как будто его лично задело то, что Марина добавляет себе солидности при помощи прически. Маленькие дамские хитрости, и что? Совершенство. Точно на наркотиках или, может быть, пьян?

– Хочешь сказать, что я совершенство?

Страх отступил окончательно. Его место занял смех, сдерживать который удавалось с трудом. Придумать такую нелепость. Он, кажется, решил её рассмешить и весьма успешно с задачей справлялся.

– Так и есть. Ты совершенство, – уверенно и наивно, как школьник, читающий у доски Пушкина, сообщил Кравцов.

В груди Марины что-то сжалось, и женщина очень по-детски залезла с головой под одеяло, не зная, куда спрятаться от бешено бьющегося сердца. На этот раз не от страха. Она чувствовала себя школьницей, которая тайком утащила в комнату телефонную трубку и тихо, чтобы не разбудить маму, шепчется о чем-то со своим первым парнем.

– Осторожнее, Максим. Это звучит так, как будто ты в меня влюбился, – Марина так глупо хихикнула, что стало стыдно.

Да что с ней за бред происходит? Надо успокаиваться. Дышать глубоко и заканчивать этот безумный разговор. Его не стоило начинать, не говоря уже о глупых шутках.

– Марина, в совершенство нельзя влюбиться, им можно только восхищаться.

Оправдание неприятно укололо. Её самолюбие скорчило смешную рожицу и обиделось.

«Вот так всегда, восхищаться можно – любить нельзя», – грустно подумала женщина, переползая в горизонтальное положение и поудобнее устраиваясь на подушке. Самолюбие бурчало, но не могло сказать ничего против, потому что голос этого странного типа, действительно, успокаивал.

– Кажется, мне не дано понять художников. Я слишком земное, несовершенное существо. Не придумывайте…– попыталась возразить Марина, переходя снова на вы. На том конце несуществующего провода предупреждающе покашляли. – Лучше расскажи о себе, ты же много путешествуешь. Уверена, с тобой постоянно что-то случается.

И он рассказывал. О том, как приехал в Европу, не зная толком ни одного иностранного языка, и постоянно попадал из-за этого в идиотские ситуации. О том, как познакомился в Амстердаме с красивой девушкой, а она оказалась трансгендером. О том, как делил с лучшим другом последнюю булку.

Марина слушала, временами смеялась и незаметно для себя уснула.

***

Просыпалась она с трудом: двойная порция кофе, очень холодный душ и небольшая пробежка вокруг дома. Худо-бедно удалось раскачаться, привести себя в подходящее для работы состояние и отправиться в офис. Но в приемной её ждал сюрприз.

– Марина Сергеевна, у вас с Дмитрием Михайловичем все в порядке? – вместо традиционного утреннего приветствия выдала Лидочка.

Судя по запаху, секретарша втихую красила здесь ногти. Ох, повезло ей, что сегодня Марина пришла ровно в девять утра, а не на полчаса раньше, как планировала – получила бы по первое число.