Или в карельской деревне, где большая часть жителей превратилась в сезонных дачников, пока родительские дома не завалятся на бок от ветхости, первым делом по приезде выносят старую кассетную балалайку и включают на ней режим радио. Если бы это было радиомолчание, тогда да! Так нет! Это режим «Дорожного» бога в душу мать «радио».

Казалось бы, чего в деревне нужно: единение с природой, птичек слушать, либо тишину. Но как бы ни так: зомби не могут без подпитки, зомби не могут без зомбирования. «Zombie, zombie, zombie in my head, in my head, in my head» (песня Cranberries).

Но, чу – Костя Никольский, словно глоток свежего воздуха из эфира с тридцатипятилетней давности песней. Это всего лишь для того, чтобы кто-то более требовательный к репертуару не сдох поблизости от приемника: лишние уши все же нужны. Maybe U change Your mind?

Но тут же грянет тяжелая артиллерия в виде, точнее – звуке, какого-нибудь Лепса, Лесоповала, покойного Миши Круга и иже с ним. Шансон попер. Аж до онемения конечностей.

Вот тебе и поездочка, словно в камере пыток побывал. Ничего, ничего, страна должна знать своих героев. А герои нашего века – это те, кто из радио, это те, кто в телевизоре. А кто же я? Да так, в автобусе еду.

***

Мой «Полярник» произвел резонанс. Знакомые приводили мне забавные цитаты из моего произведения, незнакомые – обсуждали в меру своего интереса: кто-то – Гражданскую войну, где мой дед воевал, кто-то мою службу в армии, где довелось побывать, кто-то Северную Атлантику в осенний период. Я воспринимал интерес, как вполне нормальное явление. Если мне интересно писать, то почему никого не должно быть, кто бы мой интерес разделял?

Издательство «Эксмо» к «Полярнику» отнеслось без внимания. Вероятно, следовало бы сказать, без должного внимания. Ну, да и пес с ним, на нем свет клином не сошелся. Ага, именно так. Прочие организации на ниве книгопечатания мои произведения вообще отказались рассматривать. Без объяснения причин.

Ни АСТ, ни Олма-пресс, ни Лениздат, ни Азбука, ни Крылов, ни еще пяток, адреса которых я старательно выписал в библиотеке. Это не значило, что книги мои плохи, это значило, что их не читали и вообще за книги не считали. Ситуация для Россиянии вполне заурядная. Об этом мне потаенно сообщил Михаил Иосифович Веллер.

Вообще-то трудно найти более преданного литературному делу человека, нежели этот лукавый и самоуверенный, хочется даже сказать, тип. О, Миша был еще тот тип! Его рассказы вдохновенно читали в советских журналах и крупнейших издательствах, но дальше редакторского стола им было идти не суждено. Литературный народ корчился от смеха, но и только, а потом забрасывали его рукописи на пыльные полки и прикрывали пыльными красноармейскими шлемами.

Но время шло, наконец, каким-то чудом в Таллинне выпустилась его книжица «Легенды Невского Проспекта». И затряслась от смеха вся читающая в Россиянии аудитория. Мне не очень верилось, что после этого Веллер сделался растиражированным писателем. Сделался он таковым после другого: через него в издательское дело стали вливаться деньги. Уж, откуда у Миши эти деньги нашлись, вероятно, даже в доверительной беседе с прокурором не выяснится.

Другое дело то, что когда пришел его черед взлететь к звездам (уж какие это звезды, тоже тайна, может быть, кремлевские), у него был нехилый багаж произведений, созданных им в крайне стесненных в материальном плане условиях. Нельзя в творчестве останавливаться, если есть желание творить. В этом я с Веллером солидарен. От осознания этого я спокойно воспринимал невнимание к своей персоне. Просто не пришло пока мое время, вот и все объяснение.