Тех, кто пытался протестовать, возмущаться, невидимки убивали на месте. Сами же они были абсолютно неуязвимы. Более того – бестелесны! Как это сочеталось со вполне реальными пулями, не понимал никто.

Народ присмирел. До поры до времени. Потому что, несмотря на жесточайший террор, ничто так не раздражает человека, как запрет на что-либо. Люди принялись искать выход – на кухнях, в курилках – словом, в местах, наиболее далеко отстоящих от официальных. И нашли. Они выговаривались всласть, чтобы, не дай Бог, не проговориться где-нибудь в присутственном месте.

Слава Богу, невидимки не требовали от всех и каждого провозглашать непрерывно здравицы в честь правителя. Они лишь не допускали крамольных, подрывных высказываний вслух, прилюдно, в публичных местах.

– Да, мы изгнали наши страхи из себя. Но они материализовались, начали жить самостоятельной жизнью и продолжают мучить нас.

Знакомый бронированный «Мерседес» остановился у киоска, к которому как раз подходил я.

«Выследили! – мелькнуло у меня в голове. – Опять!»

Ни убегать, ни прятаться сил уже не осталось – я все растратил на прежние попытки убежать от погони. Даже упасть на землю не смог, несмотря на ослабевшие ноги. Да и не успел бы я упасть: киллер уже прицеливался, поднимая автомат на уровень глаз.

Стрелять ему приходилось под острым углом, но это мало утешало: с такого расстояния не промахнулся бы и ребёнок, а он таковым не был.

«Серьезно работают, – успел подумать я, – «Узи». И киллер солидный, с шофёром. А на заднем сиденье кто – заказчик или проверяющий?»

Сквозь затемнённые стекла видно было плохо, но мне почему-то показалось, что я его узнал. Нет, не киллера, проверяющего. Узнал, но никак не мог вспомнить, как его зовут. Да и имело ли это сейчас хоть какое-то значение?

«От такой организации не скроешься, – снова заметались мысли. – А им что: на своём «мерсе» легко уйдут от любой погони на любых «жигулях». Может, попытаться удрать ещё раз? Нет, поздно…»

Время словно остановилось. Я видел медленную торжествующую улыбку киллера под раздвигающимися в разные стороны жидкими усиками. Он настолько обрадовался, что забыл про всё на свете. Ещё бы: жирный куш! По иронии судьбы я знал, сколько за меня назначено. От таких денег и я бы не отказался.

Загрохотали выстрелы. Впрочем, мне только показалось, что загрохотали: услышать я их не мог. И не потому, что человек никогда не слышит предназначенной ему пули. Просто при столь совершенной звукоизоляции, которая существует в салоне «Мерседеса» при закрытых стёклах, снаружи не слышно практически ничего.

Ну а что происходит с сидящими в бронированной машине, когда внутри стреляют из автомата – не мне вам рассказывать.

Всё началось с коллекционеров. Со всех этих нумизматов и филателистов, собирателей старинных легенд, сказок и тостов. С любителей старины, другими словами.

Всех охватила ретромания: люди толпами копались на свалках, разыскивая позеленевшие медные подсвечники, лампы и самовары, но не на предмет вызывания джиннов, которые бы выполняли любые желания, а просто так, из прорезавшейся вдруг тяги к прошлому.

Случайно найденная пуговица от кальсон вызывала у нашедшего бурную реакцию, граничащую с помешательством. А уж обрывки жёлтой прессы прошлого века прямо-таки вырывались из рук, порой вместе с руками.

Мода тоже не отставала. Увлечение старинными покроями одежды – но из современных материалов – сменилось подлинными домоткаными холстинами, сначала изготовленными на фабриках, а затем, по мере развития общего психоза, и вручную, по древним методикам, отысканным в пергаментных рукописях и берестяных грамотах. Историки могли торжествовать. И они торжествовали. До тех пор, пока не начался тотальный отход от книгопечатания к пергаментным рукописям и берестяным грамотам.