Но красивее всех на фото вышел Туре. Он стоял позади преподавателя, высокий, статный, красивый, с густыми каштановыми волосами. Улыбка на его лице сияла в тон нашим халатам. Казалось, с того дня он совсем не изменился: в моей памяти он навсегда останется таким же счастливым и свободным, как на этой фотографии.

– Ты хранишь альбомы с фотографиями? – улыбнулась я.

– Ромыч у нас всегда одной ногой на шаг позади.

– Вообще-то, печатные фотки – это круто, – оскорбился друг. – Если твоя пустая голова этого не понимает, то ты просто бесчувственный сухарь, который не умеет видеть прекрасное в обычных вещах.

Ник лишь презрительно хмыкнул.

– Я думаю, нам нужно устроить что-то вроде…поминок? Нет, звучит отвратительно. Что-то вроде вечера памяти, – предложил Ромыч. – Прямо завтра, после похорон. Соберёмся все. Вспомним все хорошее, что нас связывало. Посвятим ему песню. Мне кажется, нам всем это нужно.

– Это хорошая идея. Я спрошу в деканате, возможно, нам даже выделят аудиторию.

– Если они этого не сделают, это будет высшей степени кретинизм, – отметил Ник.

Мы пошли спать, когда фонари за окном начали гаснуть, а где-то на горизонте забрезжил рассвет. Времени на сон оставалось не так много, но спать все равно не хотелось.

Парни на самом деле постелили нам в комнате Ромыча и даже любезно дали свою одежду. Специальных средств для снятия макияжа у них, разумеется не было, но сейчас для этой цели отлично подошло и обычное мыло.

Вика легла рядом и положила голову мне на плечо.

– Ты как? – спросила она.

– Жить можно. Просто это…это все свалилось так неожиданно.

– Смерть в принципе никогда не ожидаешь.

– Кажется, на втором курсе ты ненавидела философию, – впервые за это время улыбнулась я.

– И правильно делала. Скука смертная для ленивых. Предмет обо всем и ни о чем одновременно. Тьфу.

Я улыбнулась еще шире. Как хорошо, что даже в такие тяжёлые минуты мы не утратили способности шутить.

– Что у вас с Ником? – спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о произошедшем.

– Он классно целуется.

– Это мы с Ромычем и без слов поняли.

– Я думаю… Не знаю, все сложно. Да и как-то не до этого теперь.

– А мне с первого курса казалось, что ты ему нравишься, – постаралась все же поддержать разговор я. – Хоть иногда он и вел себя как полнейший идиот.

– Не знаю, Даш, не знаю…

Через несколько минут подруга заснула, а я еще долго лежала и размышляла о том, что произошло.

Я думала, что этой ночью не смогу уснуть, но из-за слез веки налились свинцом и я даже не заметила, как под тяжестью веса опустились сами собой. Я погрузилась в пропасть, чёрную, глубокую, бездонную и совершенно без сновидений. Впервые после нашего расставания я так крепко спала. В медицине это называется «компенсаторно-приспособительная реакция» – организм просто хотел спрятать меня от стресса. Как бы я хотела спрятаться от него навечно. Или хотя бы на завтра – завтра будут хоронить Туре, и я не уверена, что смогу это вынести.

Глава 5

ДАША

Наверное, организм все еще пытался вытащить меня из ямы, но на похоронах я держалась стойко. Думала, что не смогу пробыть и пяти минут, прежде чем меня разорвёт от отчаяния, но сосуд боли вперемешку с эмоциями опустошили. Лишь на дне оставили пару капелек. Для приличия.

Я просто не принимала, что это Туре. В жизни я присутствовала на похоронах лишь однажды – на дедушкиных, но это было целую вечность назад. Тогда я была еще совсем маленькой и не до конца понимала, что происходит: алый ящик, обитый бархатом, куча букетов причудливой формы (лишь позже мне объяснили, что это называется «венок»), вокруг какие-то люди в чёрном, большинство из которых я видела впервые в жизни, собрались, чтобы коллективно поплакать. Годы прошли, а ощущения совершенно не изменились. В похоронах не было ничего интимного. Я чувствовала себя скорее гостьей на светском мероприятии, нежели бывшей девушкой покойника. Боже, «бывшая девушка покойника» – как же дико это звучит.