Исключая аспекты, в которых мы схожи, и могли бы легко понять друг друга, такие как желание умереть, (хотя в Швеции самоубийство, явление, скорее, эксцентричное; эти блондины убивают себя, потому что у них есть всё, а здесь люди в основном убивают себя, потому что у них нет ничего, в этом смысле наше самоубийство более здоровое), я не могу найти никакого сходства между этим городом и Швецией.

Уже несколько десятилетий эта школа чересчур современная. Из стекла и бетона, два этажа как стоящие рядом аквариумы, с элегантными или крутыми пандусами, это здание обладает одной особенностью: стёкла предназначены для обогрева здания во время северных зим.

Применение шведской социально-демократической архитектуры в сердце Алентежу: летом стоит невыносимая жара, а зимой нет центрального отопления.

Летом ты сдавал экзамен полуголым. Мальчики выдвигали требования, я сниму рубашку, сеньора, я сниму! а бедные девочки даже этого не могли, жарились.

Когда сегодня говорят о национальном рейтинге средней школы, наша всегда оказывалась последней, на 500 месте из 600, снимите ещё три балла из-за жары. Три балла из 20, по крайней мере, должны были испариться или расплавиться во время экзамена, и дело не только в безграмотности, попробуйте-ка объяснить «Критику чистого разума» или теорему Пифагора, жарясь на солнце.

Квадрат квадрата квадрата равен квадрату.

Грёбаная метафизика в классе при 47 градусах жары.

Когда немецкие истребители пролетали низко над Скалой к авиабазе в Беже, стёкла дрожали, как стенки мыльного пузыря.

Единственный раз, когда наша шведская средняя школа полностью выполнила свою шведскую педагогическую функцию был, когда пошёл снег. Настоящий снегопад был большой редкостью, и по этому случаю объявили школьные каникулы, чтобы мы не переломали ноги. Мы вынесли парты на улицу и, перевернув их, сделали сани, и скатывались вниз по пандусам, как это делают в Стокгольме или на фьордах, а вечером пили в баре Маршиту, как они это обычно делают у себя в барах по субботам, но в десять раз дешевле и в середине недели, а потом лечили похмелье, глотая снег.

– Нажрались по полной.

Полдень непобедимых падений на Прямой улице, на мостовой Порта да Дефеза (XIII век) кто-то сломал копчик (последняя непонятная кость позвоночника), ударившись о гранитный (твёрдая плутоническая вулканическая порода зернистой и кристаллической текстуры) булыжник (геометрическое тело, квадрат к кубу). Это было поучительно и это был, возможно, один из последних дней, когда ты видел Марию Ану счастливой.

Однажды утром она не пришла на урок французского. Мария Ана всегда приходила вовремя. Садилась рядом со мной и здоровалась со всеми, или, скорее, молча извинялась, кивая особым кивком: длинным носом и конским хвостом, как бы прося прощение за то, что раздражала наш взор своими неуклюжими ногами, которые она прикрывала длинным свитером. Она носила очки, унаследованные, похоже, от амблиопической тётки. Она была хорошим товарищем и прекрасной ученицей, но только в письменной части, потому что, когда надо было отвечать устно, она впадала в ступор.

– Bonjour, n’est-ce pas?[3]

Тогда на уроке было несколько моих одноклассников: Изабэл, которая в то время начала встречаться с футболистом из «Эштрелы», вместо парня, который ей реально нравился. Не хочу обманывать, но мне трудно об этом вспоминать; были ещё, кажется, Канарейка, Дора с Косой и Лурдеш Зубочистка, а также Изайаш, отличный чувак, худой и угловатый, с таким лицом, которое не меняется с возрастом, и казалось, что в старости он останется таким же. Он был у нас пожарным, потому что любил помогать просто так, ничего не прося взамен, он всегда был рядом, если только что-то было нужно, пусть даже просто поговорить о чём-то и успокоить, с таким специфическим высоким голосом, как у кларнета, я больше ни разу его не видел.