Сидя на крыше, я наблюдала, как окрестности изменяются в разные времена года. Осенью прилетали холодные пронизывающие ветры. Зимой все было бело от снега, с крыши свисали острые, как кинжалы, сосульки, которые мы, дети, любили отламывать. Мы резвились в сугробах, лепили снеговиков и снежных медведей, ловили ртом снежинки. Весной начиналось настоящее буйство зелени. Аромат цветущего эвкалипта наполнял дом, белые цветы, осыпаясь, покрывали все вокруг, ветер приносил острый запах рисовых полей. Я родилась летом, и, может быть, поэтому именно лето – мое любимое время года, несмотря на то что лето в Мингоре всегда жаркое и засушливое, а замусоренная река распространяет зловоние.

Когда я родилась, семья наша жила очень бедно. Мой отец вместе с другом только что основал свою первую школу. Мы ютились в ветхой двухкомнатной лачуге вблизи школы. В одной комнате спали мы с отцом и матерью, другая была предназначена для гостей. Ни ванной, ни кухни у нас не было, мама готовила во дворе, разведя там костер, а стирать ходила в школу, где был водопровод. В доме у нас всегда было полно народу. Гостеприимство – важнейшая часть пуштунской культуры.

Через два года после меня родился мой брат Хушаль. Как и я, он родился дома, потому что больница была для нас слишком дорога. И первому своему сыну, и первой своей школе отец дал имя Хушаль в честь пуштунского национального героя Хушаля Хана Хаттака, воина и поэта. Мама мечтала о сыне и, родив мальчика, была вне себя от радости. Мне братик казался маленьким и слабым, как былинка, но для мамы он был зеницей ока, ладла. Каждое его желание было для нее законом. Он постоянно требовал чая, нашего традиционного чая с молоком, сахаром и кардамоном. В конце концов маме надоело готовить чай, и она сделала его таким горьким, что у брата навсегда отбило вкус к этому напитку. Мама хотела купить для сына новую колыбель – когда я родилась, мы не могли себе этого позволить, и я качалась в старой колыбели, перешедшей к нам то ли из третьих, то ли из четвертых рук. На мамину просьбу отец ответил отказом.

– Малала выросла в этой колыбели, – сказал он. – И для мальчика она тоже вполне сгодится.

Почти пять лет спустя в нашей семье родился еще один мальчик – ясноглазый, непоседливый, как белка, Атал. После этого отец решил, что детей ему достаточно. Семья, где всего трое детей, по пуштунским стандартам считается очень маленькой, в большинстве семей по семь-восемь детей.

Играла я по большей части с Хушалем, потому что он был всего на два года младше меня. Мы постоянно дрались, и при всякой ссоре он с плачем бежал к маме, а я искала поддержки у отца.

– Что случилось, джани? – обычно спрашивал он.

Я выкладывала ему все свои беды, а отец всегда находил слова, чтобы меня утешить. Мы с отцом были очень похожи друг на друга, и между нами всегда царило полное взаимопонимание.

Моя мама очень красива, и отец обращается с ней бережно, точно с хрупкой фарфоровой вазой. В отличие от большинства мужчин он никогда не поднимает на жену руку. Мамино имя, Тор Пекай, означает «волосы цвета воронова крыла», но, несмотря на это, волосы у мамы каштановые. Мой дедушка Джансер Хан услышал это имя по афганскому радио незадолго до рождения дочери. Я бы очень хотела иметь такую же лилейно-белую кожу, как у мамы, такие же тонкие черты и большие зеленые глаза. Но, увы, я унаследовала от отца смуглую кожу, карие глаза и толстый нос. В нашей культуре принято давать людям прозвища. С самых первых дней мама звала меня пишо, «кошка», а двоюродные братья и сестры прозвали лачи, что по-пуштунски значит «кардамон». Вообще, смуглых у нас частенько называют бледнолицыми, а коротышек – высокими. Такое уж у нас оригинальное чувство юмора. Отца в семье звали хайста дада, что означает «красавец».