Горе было страшное, у всех спрашивала. Даже возвращалась два раза на свой восьмой  этаж, и смотрела сверху, не покажется ли где рыжий.  Зарёванная, обессилившая, несчастная и ещё больше испуганная, как ему теперь придётся жить, я села на бордюр у дороги, у НИИ детской хирургии, что находится в квартале от дома. И стала думать про МЧС и вертолёты.

– Девушка, это вы спаниеля искали?

Поднимаю глаза. Этот гад как ни в чём ни бывало проходит мимо с подобострастным видом, замыкая вереницу уличных кобелей, я так понимаю, ему приглянулась девица. На меня буквально ноль внимания. Это после разлуки, которая могла стать вечной. Крайне недоволен моим вмешательством. Я убеждала, просила – пойдём домой. Еле-еле, почти насильно.

Надо сказать, Тиль вырос очень пылким парнем. Ему только год, вот они гуляют утром с  Амиром. Из  соседнего дома вышел мальчик с русской спаниелькой. Наверное, ребёнок с любопытством наблюдал, как Тиль всё проделывал, а Амир читал "Спорт-Экспресс":

– А что, пусть они смотрят, у них же девчонка.

Щенков разобрали сразу.

У Тиля друг – Дикач, я боюсь всяких этих питбулей, стаффоров.В моё отсутствие Дикач защитил Тиля от такого агрессора. С тех пор этот подлиза сладкий всячески стремился перед другими собаками засвидетельствовать свою дружбу с Дикачем, и постоянно путался у того под ногами. Когда Дикач умер, ещё долго-долго Тиль бросался навстречу ротвейлерам, а я ему говорила:

– Тилюшка, это не Дикач. – Он отступал.

Мама долго не понимала моей привязанности к Тилю, даже стыдилась этого, но сама тоже иногда в Москве называла Тиля Матиссом, а в Германии Матисса, своего единственного внука, – Тилем. И не могла не веселиться, когда Тиль подходил к ней,  мирно положившей руки на колени и сбрасывал  мордочкой её руку, требуя ласковых поглаживаний, к которым он так привык.

Тиль доставлял столько радости, но вот дальше грустные истории.

И начались они, когда мы остались вдвоём. Тиль раньше меня всё понял. С неопределённого момента он не только перестал бежать к двери, когда Амир возвращался, а наоборот, старался быть ближе ко мне. Главным человеком в моей жизни оказалась собака. Всегда рядом со мной, чем приводил Амира в раздражение :

-Тиль, но почему ты всё время с Линой, ведь я больше о тебе забочусь, больше тебя люблю?

Очередной пушкинской осенью привезла ему из Мюнхена забойно крутой комбинезон под «Бербери», он застёгивался кнопок на двадцать,  вышли утром, я как в тумане,после развода у меня это три года длилось – наркотическая ломка будто, отпустила его, но контролировала,знала, что первым делом он за две-три минуты оббежит соседний дом и вернётся.

Через пять минут возвращается голый, без комбинезона!  Подозвать и раздеть доверчивое существо. От нежности к нему чуть не задохнулась, но, конечно, и от отвращения к ворам.

Надо продолжать работать, и я иногда утром стала просить соседку с ним гулять. Зоя, простая добрая весёлая женщина с мужем Василием, он, зная, что я работаю «на немцев», приветствует  меня не иначе, как «Гутен морген». Однажды прихожу: рулетка порвана. Самое плохое, что Зоя промолчала. Я стала возить Тиля в его клинику на Цветной Бульвар,а он к метро не привык, привык к иномарке,  и лечить его не от того. Позже выяснилось, что пока Зоя с кем-то заболталась, Тиль забежал в лифт, а он был в ошейнике и на рулетке, а лифт поехал. Наверное, с этого момента что-то с ним случилось, он стал слабеть.

Наступило лето моего  сорокалетия. В панике я решила, что надо  себя порадовать, иначе я точно сойду с ума.  Сбежав с новой работы – ведущий немецкий концерн,как выяснилось,  на директора открыто дело, мне ничего об этом не сказали,  а он ещё ходил и орал, не на меня, я этого не позволяю, вообще орал, демонстрируя свою полную некомпетентность как руководитель, ожидая, что документооборот на пятьдесят  человек может обработать один бухгалтер, так вот, я заработала немного денег за два месяца, и уехала в Мюнхен, в Гёте-Институт на месяц.