В дверь входит какой-то школьник, его вихрастая макушка достает мне примерно до локтя.
– Doro di te, – говорю я ему: «Давай ты первый».
– Нет, нет, синьорина. Вы пришли первая.
– Да не стесняйся, – говорю я. – Я не могу выбрать.
– Позвольте мне порекомендовать вам что-нибудь. – Он так очарователен в своей любезности, что я невольно улыбаюсь.
– Я знаю все самые лучшие сочетания, – хвастается он.
– Это верно, – подтверждает бармен.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Давай.
Он несколько мгновений изучает меня, будто высматривает какие-то подсказки.
– Cocco, – медленно начинает он. Я одобрительно ему киваю. – Ananas, – продолжает он, не отрывая взгляда от моего лица. – И cioccalata! – заключает он, уверенно приподнимая одну бровь.
Бармен протягивает мне ажурную стеклянную вазочку со щедрой порцией кокосового, ананасового и шоколадного мороженого.
– Quanto?[36] – спрашиваю я.
– Позвольте мне вас угостить, синьорина, – настаивает мальчик. – Это подарок.
Боже милостивый, у них здесь это врожденное! Если на Капри живет Казанова, то это, должно быть, его сын. Я пытаюсь возражать, но он и слушать не желает. Я присаживаюсь на мягкую банкетку и слышу, как мальчик заказывает caramella, vaniglio и lampone[37]. Звучит неплохо – надо будет попробовать это сочетание в следующий раз.
– И двойной эспрессо.
Я смотрю на него с удивлением. А бармен как ни в чем не бывало говорит, что кофе будет через пару минут, потому что он только что засыпал его в машину. Мальчик пожимает плечами: «Не проблема» – и облокачивается на прилавок, как уменьшенная копия какого-нибудь поэта-битника. Мне кажется, он вот-вот закурит.
– Нравится? – спрашивает он как раз в тот момент, когда я набираю полный рот восхитительной тропической прохлады.
– Buonissimo[38], – говорю я, прикрыв глаза от удовольствия. – Ты в этом хорошо разбираешься.
– Да, – кивает он.
– Сколько тебе лет? – интересуюсь я.
– Неделю назад исполнилось семь! – гордо заявляет он.
– И ты пьешь эспрессо?
– Не-ет! – со смехом открещивается он. – Я отношу его отцу!
– А! – улыбаюсь я, зачерпывая ложечкой от всех трех видов мороженого поровну.
– А тебе сколько лет? – спрашивает он.
Обычно я говорю: «Столько же, сколько и Камерон Диас!», но в данном случае я вынуждена отметить:
– Я тебе в матери гожусь!
– У тебя есть дети?
– Нет.
– Замужем? – хмурится он.
– Нет.
– Хорошо! Тогда ты можешь быть моей девушкой! – сияет он и важно направляется к моему столику. – Меня зовут Нино!
– Ким, – говорю я и пожимаю протянутую руку.
– Смотри! – радостно восклицает он. – Мы как реклама печенья «Ринго»!
Я повторяю с недоумением:
– Ринго?
– Ну да, – настаивает он и нетерпеливо объясняет: – Я – шоколадное, а ты – ванильное, понимаешь?
Мы переплетаем пальцы (мои – молочно-белые и его – блестящие коричневые) и смеемся, потому что вид наших переплетенных пальцев напоминает фортепьянные клавиши.
– Двойной эспрессо, – окликает мальчика бармен.
Нино тяжело вздыхает и говорит:
– Мне надо идти, – так, будто отправляется на войну.
– Ладно. – У меня тоже огорченное лицо. – Grazie за gelato.
– Не за что, – отвечает он.
В дверях он оборачивается:
– Придешь сюда завтра снова?
Я с готовностью киваю. И только когда он уходит, я замечаю в зеркале, что глупо улыбаюсь – боже мой, меня только что склеил семилетний мальчишка!
В отеле мама оживленно обсуждает важный вопрос: как одеться к нашему первому обеду на Капри? Сама с собой.
– Я думала надеть вот это платье, золотистое, атласное, с косым кроем, но, по-моему, в нем я похожа на статуэтку «Оскара». Наверное, лучше кремовое. Ближе к классике. Но может получиться немного блекло, я ведь еще не загорела… – Мама прикладывает материю к лицу, морщится и снова поворачивается к гардеробу. – Ярко-розовые брючки всегда к месту, но я не уверена, произведут ли брюки хорошее впечатление, и потом, это же католическая страна… – Она отодвигает в сторону гроздь вешалок, бормоча свою любимую мантру: «Лучше перестараться, чем потом пожалеть». – Она переводит дыхание и сосредотачивается. – Мне нужна недосказанность, женственность и стиль. Я хороша в сиреневом. И можно его немного приукрасить аметистовыми сережками.