Выжить было еще непросто: видя, что намеченный ими вылет все откладывается и откладывается, взбешенные налетчики начинали взвинчивать себя истерическими криками, грозились, что начнут расстреливать пассажиров. Стюардессы в салоне, как могли, успокаивали их, подавали кофе, просили за пассажиров, сидевших в полном молчании и оцепенении уже несколько часов.

В девять утра Геннадий залез на фюзеляж самолета и прошагал его из конца в конец – надо было делать вид, что авиатехники всерьез выполняют требования наркоманов и начинают ремонт машины. Его шаги грохотом отдались в салоне. «Это был такой страшный момент, – скажет потом Люся. – Я думала, что наркоманы начнут стрелять – так они тогда напугались и закричали, заслышав над собой шаги. Второй пилот их еле уговорил через дверь, сказал: вы же просили вызвать техника, вот он и пришел…»

В тот момент Геннадий, действительно, был на острие, риск был велик. Но боялся больше за жену, хотя уже не было ночной нервозности. В его техническом домике на стоянке и вокруг самолета, в укрытиях, уже сидели работники милиции, ждали прибытия группы захвата. Было ясно, что часы налетчиков сочтены, шла подготовка к короткому штурму.

НАВЕРНО, НАДО сказать читателям, что за свои действия Геннадий Геннадьевич и Людмила Петровна Сафроновы были награждены правительством: он – орденом «Знак Почета», она – медалью «За трудовую доблесть». Когда я попросил посмотреть, Люся достала из шкафа две красные коробочки. Супруги Сафроновы сознались, что еще ни разу не надевали наград – да и вручали им их не прилюдно: в Министерстве гражданской авиации СССР при пустом зале – следствие тогда еще не было закончено, и делу не давали огласки. «Я до сих пор не пойму, почему это орден дали мне, а не Люсе, ведь ей больше досталось, в самолете-то была она, – без всякой рисовки, искренне недоумевает Геннадий. – И, собственно, за что наградили нас – ведь не один же я к самолету ходил, много там было нашего аэродромного народа. Вот Пашу Кузнецова, техника-радиста, не включили в список для награждения – а ведь это он пассажиров от самолета помогал выводить под прицелом у бандитов, встречал людей у трапа, раненого, который потом скончается в санчасти, на руках с поля вынес. Водителя самоходного трапа Морковникова Лешу за ту ночь медалью наградили – а ведь рядом с ним Сергей Бочкарев работал у самолета, Сережа и увозил того погибшего пассажира, о котором я говорил…»

Меня во время этого разговора как раз больше всего и поразило, что Сафроновы вроде бы и чураются славы, признания – не надо ее им, лишь бы сами живы были да Женька, пацан, скорее рос… Лично мне это глубоко симпатично – и понимая, что каждый из ходивших под прицелом у налетчиков достоин сам по себе газетного очерка, мы все же – в ответ на поступающие просьбы читателей после завершения суда над бандитами сообщить подробности той ночи – выбрали для своего рассказа именно Сафроновых. Наверное, потому, что в их неброском поведении до и после этой истории высвечивается что-то очень типичное для многих наших людей – что-то такое, что чувствуется всеми, но трудно передается на словах…

– ЛЮСЯ ОЧЕНЬ болела после всего этого, – словно извиняясь, сказал мне Геннадий Геннадьевич, когда хозяйка в халатике, напоив чаем, вышла после тяжелых воспоминаний из комнаты. – У нее ведь и сейчас нервы от тех переживаний расстроены…

Те четырнадцать часов в осаде были такими бесконечно долгими – и дорого стоили всей родне. В аэропорту, замирая от каждого сообщения, все эти мучительные часы и минуты ждали Люсю срочно приехавшие из Булгаково ее мать, тетка, два брата… Не находила себе места мать Геннадия Геннадьевича, сидевшая в это время с маленьким Женечкой. Ждали – сначала рассвета, потом освобождения.