– Какой номер, еще раз подскажите?

Я называю, и администратор проверяет лежащие на ее столе конверты.

– О, да, что-то есть. Это с ночной смены осталось. Для вас, сеньор.

Она протягивает мне конверт, и я с жадностью хватаю его в надежде на… что?

Записку с благодарностью за великолепную ночь? Счет за нее же? Лучше счет, по нему я смогу отследить получателя.

Но в руки мне выпадает лишь банкнота в сто евро, исписанная мелким убористым почерком.

“Ты был самым горячим и нежным кабальеро в моем путешествии”.

Бабочка упорхнула, оставив на руках лишь тонкий аромат свежескошенной травы и легкую грусть.

Я тяжело опускаюсь на одно из пустующих в зоне ресепшена кресел и бездумно уставляюсь в окно, за которым ослепительно сверкают под солнцем экватора океанские волны. В кармане просторных льняных штанов рассерженным шмелем зудит телефон. Не глядя на экран отвечаю на вызов.

– Милый, ты не перезвонил вчера. У тебя все хорошо? – Голос жены как холодный душ после жаркого полуденного солнцепека – проносится табуном мурашек по шкуре. Я слышу ее настолько хорошо, словно она сидит рядом, на соседнем кресле, а не находится на расстоянии в несколько тысяч километров.

– Да, детка. Прости. Совсем закрутился.

– Ничего, я все понимаю.

Я будто воочию вижу, как морщинка на ее лбу разглаживается, а в уголках глаз собираются милые лучики. Она у меня любит улыбаться. И ей безумно это идет.

– Ты у меня самая лучшая, солнышко мое.

Мне легко это говорить, потому что правду сказать вслух несложно. Она действительно самая лучшая.

– Я тебя люблю. И уже очень соскучился.

– Я тоже. Возвращайся скорее.

– Непременно, детка.

Непременно вернусь. Закончу кое-какие дела и вернусь.

За четыре месяца до описываемых событий

– Драсьте, драсьте. Ну давайте, хлопайтесь пока вон там на диванчик, а мне еще пять сек надо. Я тут монстрика одного замочу. Ах ты ж… сученок! А если я тебя так? А вот с этого ракурса? А ракетой? На! На! Получай, фашист…

Кабинет психолога, которого нам посоветовал хороший знакомый, похож скорее на спальню откровенно игнорирующего родительские просьбы “прибраться” подростка: огромная плазма на стене, высоченные усилители по бокам, приставка, куча разноцветных журналов, разбросанных под телевизором, большой кожаный диван с небрежно сваленными на пол спинками, такие же дорогущие кожаные кресла, одно из которых буквально завалено дисками с бродилками, стрелялками и прочими пожирающими время играми.

На экране мелькают уродливые монстры, текут реки виртуальной крови, огненными вспышками слепят глаза взрывы. И во всем этом бунтарском великолепии пубертатного периода сидит… ну, возможно, сын того самого успешного семейного психолога и азартно дергает джойстик.

Он мимолетно оглядывается на нас и небрежно кивает на тот самый раскуроченный диван за своей спиной.

– Мы, возможно, не туда попали. Или не вовремя. Пойдем, пожалуй, – брезгливо приподнимает бровь супруг, оглядывая кабинет, и берет меня под локоть, направляя обратно на выход.

– Возможно, и не туда. Возможно, и не вовремя – либо слишком рано, либо совсем уже поздно. Можете, конечно, идти. Но раз уж не хотите тратить время на меня, зачем тогда тратить время на брак, где вам обоим стало скучно и неуютно из-за того, что вы потеряли вкус к играм?

– Простите? – уже явно раздраженный, муж разворачивается к говорящему, а я чуть внимательнее всматриваюсь в по-прежнему сидящего на полу парня и понимаю, что он не так уж и молод. Лет тридцать, возможно даже наш ровесник. Хотя выглядит он… ну… как-то несолидно, что ли.

– Сука! – вопит этот психолог-неформал в экран. – Я тебя все равно добью! Хэщь! Йеэ-э-э-э! Я тебя сделал, падлюка!