Варяг был похоронен до рассвета. Я успел.
Прощаюсь с верным псом, а сам гадаю, что произошло… там… с нами?
Мы оба никогда не заговорим о той ночи. А, может быть, ее и вовсе не было? Может, эти руки просто приснились мне?
Глава седьмая
– Сима, просыпайся! – чей-то противный голос выдернул девушку из приятного сна.
– Что? Нее-е-ет! Я не выспалась!
– Еще десять минут, и будешь порхать по всей комнате уже не как балерина. Сколько можно тебя будить? Через полчаса выступаем! – рассердилась Наталья.
– Не может быть! – застонала Серафима. – Сколько времени? Еще темно!
– Четыре утра.
– Вы все с ума сошли что ли? Зачем так рано!
– Нам сегодня предстоит марш-бросок в семнадцать километров. Ты что, опять уснула?!
– Я не хочу!
– Господи, какая же ты упрямая! – вскрикнула медсестра. – Зачем Глеб вообще тебя сюда притащил? Ты же погубишь все наше дело!
– Согласна! Я тоже просила оставить меня в покое, а он…
Дверь в их коморку распахнулась, и вместе с предутренним стылым воздухом развязно вторгся Андрей явно в приподнятом настроении.
– Девчонки, собрались? Какие вещи уже выносить? – спросил он бодро.
– Можешь вынести нашу спящую красавицу, – буркнула Наташа.
– О! – мужчина был озадачен. – Сима, ты что, еще в кровати? Быстро поднимайся! Бегом завтракать! Мы уже выдвигаемся!
– Я сплю!
Андрей вопросительно взглянул на Наталью.
– Не знаю, что с ней делать! – пожала плечами женщина.
– Сима! Ты же подводишь команду! Мы должны следовать расписанию! Лошади уже здесь. Пора грузить вещи. Мы не может задерживаться.
– Четыре утра! – Серафима раздраженно вскинула одеяло и села. – Вы ненормальные! И меня хотите свести с ума!
– Вот так принцесса! Сахарная! – заключил первый помощник.
За спиной послышался громкий топот.
– Что вы копаетесь тут? – Глеб, сосредоточенный на времени, обходил комнаты.
Он остолбенел, когда наткнулся на развешенные вещи и заспанное лицо жены.
– Я не могла ее добудиться, – поспешила оправдаться Наталья.
Сима с наигранным безразличием расчесывала волосы, стараясь казаться уверенной в присутствии мужа. Это он притащил ее в это захолустье, поднял до зари и вынуждает лезть в горы, где ей не место.
– Ребят, извините. Можно мне попросить вас на пару минут? Думаю, мне нужно пообщаться с нашей примой балета.
Андрей вопросительно поднял брови, Наталья торжествующе ухмыльнулась, предвкушая расправу над спесивой девчонкой.
Дверь захлопнулась, и Глеб присел на койку, устало разглядывая кажущееся невозмутимым лицо жены. Она прекратила расплетать заполстившиеся пряди и с опаской бросала взоры на мужа. Он молчал, и молчала она.
– Пора бы. Время не терпит! – неодобрительно кивнула Наталья в сторону двери. – Она, как дитя неразумное. О чем с ней вообще можно разговаривать?
– Ты спешишь с выводами, – предупредил Андрей медсестру. – У нее в голове беспорядок, но она интересный человек. Сдается мне, Глеб не зря ее взял с собой.
– Перестань! Быть не может, что она ему… ну ты понял.
– Нравится? Кто знает!
– Он женат! Для вас, мужчин, это еще что-то значит? – нахмурилась женщина.
– Может, она просто сестра жены! Или еще какая родственница! – шкодливо развел руками помощник. – И он…
Андрей не успел договорить. Сима вылетела из двери, как подстреленная.
– Куда это она? – недоуменно обратился к другу первый помощник.
– Пошла умываться и завтракать. Через пятнадцать минут собираемся внизу. Андрей, помоги ей спустить вещи!
Через четверть часа команда в полном составе топталась у крыльца.
Густой лес, чернеющий в тенях ночи, утонул в сливочном тумане предстоящего дня. Красное солнце, зардевшееся ото сна, едва показало из-за утренней дымки румяную щеку. Хоровод последних июльских деньков завершал прощальный танец цветения. Совсем скоро роса начнет остывать, и теплые ветры уступят место северным, предосенним. Прожорливые початки листьев успели вобрать в себя сок земли и магию солнца, и теперь, пресыщенные, рисковали отвалиться от тощих веточек и пасть бесславной смертью у ног дерева-прародителя. Трава понуро ложилась вдоль разбитой дороги, рассохшейся от жары. Утренняя алмазная влага целовала землю и дарила стебелькам надежду на отдохновение. Поле дышало свежестью. Запах отсыревшей почвы и листового гноя сводил ноздри с ума, побуждая вдыхать чистую летнюю благодать, непривычную городскому забитому носу.