Душа императора пела и рвалась вперёд. Он не посмел глянуть назад на поверженного префекта, чтобы не потерять равновесие и не сорваться с пятачка квадриги. Поле был изрыто копытами коней, и квадрига то и дело мячиком подпрыгивала вверх. Удержаться на ногах был искусством, достойным только олимпиоников.

Патробий был легче императора, и настиг его. И Нерон простонал, вспомнив, что утром он выпил много воды, и она утяжелила вес Нерона.

Как две молнии спортсмены пролетели всё поле. Зрители, едва-едва дыша, следили за бешеной скачкой, любимой и обожаемой всеми гражданами Рима. И никто не обратил вниманье на Тегеллина, которого волочили по земле обезумевшие кони. Когда конюхи остановили их и подняли с земли префекта, он долго не мог прийти в себя, а потом, хромая на обе ноги, ушёл на трибуны.

Раб Патробий, как более лёгкий, первым приблизился к поворотному столбу. Патробий, разгорячённый смертельно опасной гонкой, не хотел отдавать первенство императору, но грязно бороться с Нероном он не мог.

Квадриги стремительно сближались колёсами, и когда Нерон вновь направил ось на спицы колеса соперника, Патробий, зло усмехаясь, не видя выхода в борьбе с императором, рванул вожжи так, что в следующее мгновенье колёса двух квадриг сцепились друг с другом. Тонкие оси лопнули, соперники, как пушинки, взлетели в воздух.

Конюхи с арканами и сетями бросились навстречу коням. Зрители выскочили на поле, подняли Нерона. Он улыбался дрожащим лицом, с головы до ног покрытый грязью.

– Идёмте в термы. Там я напишу стихи об этой скачке.

К императору подошёл Тегеллин, озираясь по сторонам. Тихо сказал:

– Август, всем известно, что в это время ты ходишь в термы.

– Говори точней, – отрывисто, между торопливыми глотками воздуха, ответил Нерон, уже предчувствуя нечто неприятное для себя.

– Мне только что передали, что Августина ждёт тебя на пути к термам в носилках с занавесками.

Нерон судорожно сжал двумя руками кифару с порванными струнами.

– Продолжай.

– Август, я не смею сказать тебе.

– Говори. Приказываю! – с угрозой в голосе крикнул Нерон.

– По городу ходят слухи, что.… Нет, не смею, – с нарочитым стоном пробормотал Тегеллин, закрыв лицо руками и внимательно глядя на императора в щель из-за толстых пальцев.

– Я догадываюсь. Говори.

– Ты, Август, вступил в кровосмесительную связь с Августиной. И якобы были пятна на подушках носилок, в которых ты и твоя божественная мать находились за закрытыми занавесками.

– О, – иронично улыбаясь, ответил Нерон, – вот зачем Августина плотно закрывала занавески.

– Да, она хочет приучить тебя и народ к мысли, что брак между вами неизбежен. Ведь ты боишься ей, Август.

– Заткнись, Тегеллин. Не смей говорить так о моей божественной матери, иначе я разобью кифару о твою голову, – прорычал Нерон и крикнул в пространство: – Дайте мне кифару, освещённую в храме Аполлона!

Он стоял голый в окружении своих вольноотпущенников и друзей и морщился грязным лицом. Он хотел быть в этом мире актёром, поэтом, певцом, кифаредом, великим спортсменом. Чтобы спустя тысячи лет люди восхищённо говорили бы о нём: «О! Я знаю! Это известный всем Нерон. Его сладкий голос и поныне никем не превзойдён!» Император мысленно видел огромные толпы людей, которые нескончаемым потоком шли мимо его статуй великого олимпионика, великого кифареда, великого певца и великого актёра. Люди на разных языках говорили: «Великий… великий… великий…» Нерон был весь в далёком будущем, как вдруг услышал рядом с собой раздражённый голос Тегеллина:

– Август, вернись на землю!

Император вздохнул, оторвался от созерцания чудесных видений его славы и быстро перешёл к земным делам: