– И что, так у вас перед каждым матчем?

– Раньше, когда Хрущев был жив, частенько, а сейчас иногда. Народ веселится.

Зато на баскетболе мне было не до веселья, с ролью талисмана я явно не справлялся. Оставались три секунды, армейцы проигрывали одно очко. Заполненный десятитысячный зал, болеющий за «Спартак», ревел, предвкушая его успех. Гомельский берет тайм-аут, что-то рисует на листке бумаги. Безнадега или?.. Нет уж, от Москвы до кавказских морей Красная армия всех сильней! Изящная искрометная комбинация Кульков – Едешко – Белов, и Сергей с мячом в самом углу площадки, развернувшись, своим по-кошачьи мягким броском точно кладет его в кольцо. Ура! ЦСКА – чемпион! Моя репутация талисмана спасена. Зал взрывается аплодисментами. Сергей сам не верит в случившееся, сидит на скамейке, обхватив голову руками. Гомельский тормошит его, обнимает. На глазах Александра Яковлевича слезы счастья, на лице его питерского коллеги Владимира Кондрашина – отчаяние. Через год в Мюнхене оно сменится у него радостью, которую Владимиру Петровичу доставят, прежде всего, оба Беловых – и московский, и питерский.

На Играх-1972 такие же три мгновения станут для отечественного баскетбола победными олимпийскими. В решающем матче с командой США Сергей Белов занесет в копилку нашей сборной львиную долю очков, но в героях пребывает его однофамилец, Александр Белов. За какую-то микроскопическую долю секунды до финального свистка он уложит в американскую корзину золотой мяч, а ассистировал ему своей передачей через всю площадку Едешко. Зря, что ли, он потренировался тогда в Тбилиси…

Возвращался поздно вечером в гостиницу, а перед глазами – та сцена с погоней. Мне стало по-человечески жалко бедного парня. Кто придумал выставить его, наверное, не совсем психически здорового, на всеобщее посмешище, не говоря уже о том, что и сама шутка выглядела отнюдь не безобидной. Когда возвращались в Москву, рассказал об этом эпизоде Гомельскому. Он долго качал головой: «А ты приглядись к одному известному клубу, нет, не из Прибалтики, на выездные матчи он возит с собой юродивого, и как же жестоко обращаются с ним: сами на ночь в гостиницу, а его запирают в автобусе, спи там. Как так можно поступать с человеком? Для них он шут гороховый – и все. А ты вспомни, как все к нашей Машке, Марии относятся. Уважительно, по-доброму».

Ветеранам московского спортивного боления, думаю, понятно, о ком речь, надеюсь, временем не выветрило. Я тоже был знаком с этой невысокой, слегка сгорбленной женщиной, угадать возраст которой было неразрешимой задачей. Страстная болельщица армейцев, казалось, ее действительно знала вся Москва. Да, вечно неопрятно одетая, с этой присказкой из двух букв (е…), пулеметной скороговоркой вылетавшей из ее рта. Но пройти мимо нее, не заметив, когда игрались матчи с участием команд ЦСКА, было просто невозможно. Маша появлялась перед тобой как-то неожиданно, будто вырастала из-под земли; стадионные контролеры охотно пропускали ее без всяких билетов.

– Эй, – дергала она меня за рукав, – будешь писать в газете, скажи, е…

Далее из нее вырывались такие детали, что грех было не воспользоваться некоторыми, конечно, не сразу, а проверив, и, надо сказать, почти все они оказывались достоверными. Откуда только она все это узнавала? Доверием пользовалась наша Маша. Жизнь изрядно потрепала ее, но не лишила разума. Ей многое было известно, она неплохо профессионально разбиралась в разных видах, и спортсмены, тренеры не чурались прислушиваться к ее мнению. Вершиной для нее можно считать приглашение Анатолием Владимировичем Тарасовым на сборы хоккеистов. Каюсь: может, в действительности ее звали вовсе не Машка, Машка к ней просто приклеилось, а настоящее имя было другим. Если так – прости нас, хорошая женщина.