А значит, национальный характер – не искусственное обобщение, не расхожий стереотип, а всё – таки реальность. Но сохранятся ли неповторимые особенности людей и целых народов в наступающую постиндустриальную эпоху, или человечество растеряет неповторимые черты – сначала национальные, а затем и индивидуальные?

Вопросы:

А. Являются ли синонимами слова «безволие», «непостоянство» и «бесхарактерность»?

В. Может ли человек формировать свой характер сам, и если да, то с какого возраста?

С. Может ли быть фактором сохранения национального характера изучение отечественной истории?

О Б Р А З О В А Н И Е

Одна из важнейших характеристик, как человека, так и общества.

В старинной притче учитель был уподоблен щедрому источнику, бесконечно изливающему драгоценную влагу. А ученик… при всём желании не так уж много может он зачерпнуть своей чашечкой.

Вопрос о том, чему учить и как учить – один из важнейших вопросов любой цивилизации, но никому, кроме самых отъявленных мракобесов, не приходило в голову отрицать ценность образования, как такового.

Не только прогресс, какое бы то ни было движение вперёд, но и поддержание существования человеческого общества было бы невозможно без передачи знаний, навыков, опыта следующему поколению.

На протяжении большей части истории человечества не было ни школ, ни учителей – коллективным учителем выступало племя. И в условиях примитивного общества нельзя было провести грань между собственно образованием, воспитанием, обучением и социализацией. В Эфиопии и сегодня бытует поговорка: «Воспитать ребёнка можно только всей деревней», только там, где он может учиться у старших – и сам учить младших. Такое образование в социологии называется неформальным. Цивилизованное общество о нём надолго забыло – и создание в начале ХХ века разновозрастных скаутских отрядов, в которых подростки должны были сами добывать у взрослых полезные для жизни знания и умения – и передавать их малышам – было воспринято, как педагогическое новаторство. Баден-Пауэль, создатель скаутского движения, был генералом – а в историю вошёл, как талантливый педагог.

А история «формального» образования началась не раньше изобретения письменности. Лишь тогда, с общественным разделением труда, с появлением сословного неравенства, школа возникла – и превратилась в общественный институт. Обучение с самого начала было не единственной задачей школы – общество невольно, а нередко и сознательно давало заказ – кого, как и чему обучать, чтобы «на выходе» получить желаемый продукт – представителей привилегированного класса.

Один из древнейших египетских папирусов, дошедших до нас, не может не вызвать улыбку: чиновник повествует, как он в детстве не хотел учиться. Тогда родители привели его в храм, приковали на цепь к колонне, и попросили жрецов с цепи не снимать, пока не выучит иероглифы. Всю жизнь благодарен родителям – и вот, теперь пишет сыну: «Учись, чтобы не таскать песок и камни!»

Школа в Древней Греции существовала для благородного сословия, детей граждан. Плебеям учиться не запрещалось, но плата для них была такой, что позволить себе мог далеко не каждый.

Семь предметов греческой школы (математика, риторика, философия и т. д.) определяли такой умственный уровень, такую широту интересов выпускника, что он сам находил у себя мало общего с представителями низших сословий.

Ремесленники за определённую плату брали учеников – и обучали их своему ремеслу. Традиция такого обучения сохранялась вплоть до начала ХХ века.

Крестьяне учили своих детей сами, в процессе труда. Ещё и потому, что в крестьянской семье человек включался в процесс раньше, чем его можно было бы послать в школу.