– Уже поздно меня бояться, – слегка усмехнулась она и, придвинувшись, добавила, – мы были намного более близки.

– Я не боюсь. – Он и правда не боялся, страх придает людям другой цвет и запах, интенсивность их мерцания меняется и даже внешность их становится другой. Он же был абсолютно спокоен.

– И правда. Почему?

– Я не знаю. Просто не чувствую страха. – Он смотрел ей прямо в глаза, и, если бы это не казалось таким нереальным, Эфрат сказала бы, что это взгляд любопытства.

– А что чувствуешь? – спросила она.

Он слегка наклонил голову, прислушиваясь к чему-то, что, к удивлению Эфрат, было для нее за границами досягаемости. А потом заговорил:

– Я не могу тебе ответить, потому что это больше, чем что-то, что я могу объяснить. Но чем чаще я обращаю внимание на это чувство, тем ярче я чувствую все остальное, весь мир вокруг. И в какой-то момент это «остальное» становится неважно, потому что тебе во что бы то ни стало важно продолжать ощущать… это.

Эфрат молча смотрела на него и не понимала. Ей не нравилось, когда она чего-то не понимает. Всякий раз, когда это случалось, она погружалась в молчаливые раздумья, и могла оставаться в таком молчании долгими днями. Внутренняя тишина помогала ей отправиться в путешествие без каких-либо препятствий, потому что зверь мчался быстро и способен был пробраться туда, куда ее сознание пока не дотягивалось. Вот и сейчас она закрыла одни глаза только для того, чтобы внутренний взор и этот взгляд сообщал ей спокойствие, как будто зверь лежал на ее коленях и просто наблюдал за происходящим.

Перестав однажды безоговорочно доверять решениям разума, Эфрат верила зверю, потому что его, в отличие от разума, обмануть невозможно.

– Ты голоден?

– Не знаю, наверное.

– Поехали куда-нибудь, поедим.

На его лице отразилось явное недоумение.

– Нет, я есть не буду, – усмехнулась Эфрат. – А вот тебе это явно нужно. Твоя куртка у меня в кабинете. Можешь сам забрать, дверь открыта. Только, – и тут она сделала паузу, – не ошибись дверью.

– Без проблем. – Рахмиэль поднялся и вышел из гостиной, оставив ее одну. Эфрат продолжала слушать зверя, но слышала лишь тишину.

***

В те дни, когда ей хотелось насладиться панорамой города и остаться незамеченной, она всегда приезжала в один и тот же ресторан, рядом с замком и вдали от ночной жизни города. Иногда туда заходили ее знакомые, но они только вежливо здоровались и поддерживали принятую в обществе политику невмешательства в частную жизнь друг друга. Это был залог общей свободы, комфорта и, в конечном счете, благополучия. Чтобы попасть туда, придется вернуться в город, а по дороге у них будет возможность как поговорить, так и помолчать. А ценник ресторана обеспечивал им всем комфорт и общество, в котором никто никому ничего не доказывает, все пришли отдохнуть и насладиться компанией друг друга.

Машина медленно плыла по дороге, вокруг было тихо, как и всегда в этой местности. Они не говорили с самого начала пути. Эфрат почему-то нравилась эта тишина, ей нравилось то, о чем он молчал, хотя она и не понимала, что это такое. Фары машины были единственным источником света на дороге, кроме света луны, как будто снова прокладывавшего ей путь. В такие минуты Эфрат даже не думала, куда ехать, она просто поворачивала туда, куда вела ее дорожка лунного света, или что-то, что выдавало себя за дорожку лунного света. Никто не хотел нарушать молчание, да и не было в этом особой необходимости.

Рахмиэль сидел к ней вполоборота, положив голову на подголовник. Всю дорогу он смотрел на Эфрат. Он не касался ее руками, но она ощущала прикосновение его взгляда, и это было странно, непонятно, а она не любила не понимать.